Сибирские огни, 1967, № 3

Интересно хотя бы бегло проследить, как формировались, вызревали и обретали свою жизненную и поэтическую полнокровность.и законченность образы Сибири и си­ биряка не только по стихам «собственно сибирских» поэтов, но и во всей советской поэзии, -начиная е ее седых ветеранов, кончая самыми юными, пробующими голоса но­ вобранцами. И тут придется прибегнуть к самим стихам, не вдаваясь в детальную их трактовку и какие-то обобщения. Впрочем, одно общее «введение» к ним все-таки при­ дется сделать: читатель, наверное, и сам давно уже приметил, читая стихи о Сибири или как-то касающиеся ее, что из всего богатства русского языка в качестве рифм к самому слову «Сибирь» поэты преимущественно пользуются словами: «ширь», «пус­ тырь», «богатырь», окрашивая и наполняя их соответственными, но самыми разнооб­ разными эпитетами различной эмоциональной и смысловой силы. Думается, что про­ исходит это не столько от ограниченности поэтического словаря, сколько от органич­ ного соответствия именно этих образных определений самому живому природному об­ лику, масштабам и характеру края русской земли, который издавна, и ныне особенно выразительно, «являет живое воплощенье страны родной». Так, Н. Тихонов, вглядываясь в глубокую историю и в развертывающееся уже в советское время обновление земли сибирской, писал: Сто лет назад еще встречались В твоих раздольях старики. Что в океанах наскитались. Хлебнув и штормов и тоски. Но край сибирский —дом родимый — И на Аляске в сердце жил. Тоской по родине гонимый, Из странствий путник приходил, И видел, сколько надо силы Здесь приложить, чтобы Сибирь Все тайны недр своих открыла, Позолотив хлебами ширь. А М. Исаковский, устами смоленского ходока-хлебопашца выражая извечную крестьянскую мечту об этой «хлебной шири», в своем раннем «Рассказе о сибирской земле» так передавал эти же представления о «минувшем»: В Сибири счастье многие нашли, В Сибири —жизнь совсем иного рода; Там не народ страдает от земли, А там земля тоскует без народа. Во многих стихах советских поэтов уже и о послеоктябрьской Сибири на первый план всегда выдвигается именно эта пространственная и природная широта и мощь еще неосвоенного, необжитого и отдаленного края, контрастность жизни людей Сибири и всей страны. В ряде своих эпических произведений И. Сельвинский создает впечат­ лительный, сильный образ «Сибири — медведицы белой», а в одном из своих лириче­ ских обращений подчеркивает ту контрастную связь, о коей сказано выше и которая сейчас, скажем, в Новосибирске, кажется анахронизмом: Я живу в столице, ты в тайге... Для меня ты -* зорька-лисий хвост. Да пурга, да бел-горюч-алатырь; Для тебя я —Москворецкий мост, Планетарий и Большой театр. Но и в этих, несколько традиционно-экзотических поэтических образах первоздан­ ной и могучей, суровой и чарующей «красы сибирской» со временем раскрываются пе­ ред поэтами те главные, прирожденные, что ли, черты и свойства самой Сибири и си­ биряков, которые издавна — и особенно в дни Отечественной войны, и в годы мирного созидания— снискали в народе нашем уважительное признание, привлекают внимание всего мира. Прекрасный русский поэт Николай Ушаков в стихотворении «Станция Зима» сквозь внешне как будто уже давно знакомый, привычный по многим другим 181