Сибирские огни, 1967, № 3

новилась Советская власть. В то время много- здесь . жило ссыльных большевиков, вот и объединили они всех нас, голытьбу безлошадную. Забурлило тогда село, каж­ дый дени — собрания, митинги, разъезды по окрестным деревням. В помещении партор­ ганизации, где сейчас исполком, не протол­ кнуться.. Да только не долго это все про­ должалось: когда занял Сибирь Колчак, пришлось нам уйти в подполье. А в ночь с 12 на 13 февраля девятнадцатого года, в сорокаградусный мороз, Казачий Луг ок­ ружили каратели. — Я в это время был у партизан и остался в живых. А многие товарищи мои погибли: утопили их в Енисее. Сначала голыми водили вокруг проруби, а потом по- сталкивали в воду... Не ушла от расправы и моя семья. Рассказывают, несколько дней с реки доносился страшный женский крик: это кричала Татьяна, моя жена. Не выве­ дав у нее, где я есть, каратели распеленали грудного сынка Федюшку, положили на снег и стали обливать студеной водой. Через некоторое время он был весь во льду. Так она не смогла потом отодрать, оттаять ру­ ками этот лед и умерла, упав на снег и обхватив руками страшную могилу... Я сидел молча, пораженный рассказом старика. Давно остыла в котелке глухоря- тина, выдыхалась в кружках недопитая бражка. — Долго я не мог опомниться после это­ го. Очень долго. Даже после того, как мы полностью разбили колчаковские шайки... Потом — коллективизация, новые бои. Не­ много забылся лишь, когда меня выбрали председателем колхоза «Заря» в Казачьем Лугу. В то время жил я на квартире у Пелагеи Ивановны Копыловой— вдовы Фе­ дора Копылова, утопленного карателями. Не энаю уж, что подействовало: или молодость, или общее горе — только поклялись мы друг другу быть вместе до конца своих дней. — Сейчас в книгах часто встречается слово «счастье». Так вот, говоря языком пи­ сателей, я был тогда счастлив. У нас росли три сына и дочка- Федька-старшак и Со­ нюшка младшая, говорят, сильно на меня походили, а Мишка с Петей — на мать. Да... В колхозе тоже дела пошли хорошо, успокоилось все, люди работали от души. Что еще надо? Я жил, трудился и думал, что теперь уж никакая беда никогда не придет ко мне. А она пришла. Глаза старика затуманились. — Трудная была осень в том году, хо­ лодная и сырая. Подзатянули с уборкой мы здорово. Кругом рапортуют, что уже планы перевыполняют, а у нас еще половина хле­ бов на корню. Собрал я всех стариков и детей— жать заставил. Но тут приезжает уполномоченный из района, Ефимов был та­ кой, работал заврайзо. «Подписывай,— го­ ворит,— сводку, что у тебя весь хлеб убран и положенное количество зерна в глибинку засыпано».— «Как же так? — спрашиваю его.— Как же подписывать, если ничего это­ го еще не сделано?» А он: «Иначе тебе пять­ десят восьмую в два счета могут приписать за срыв районного плана». Смалодушничал я, братец ты мой, подал сводку, что все в порядке. Думал, что уберем хлеб, все равно уберем. А тут, как назло, взял, да и пова­ лил снег в начале октября. И половина на­ шего хлеба осталась на корню. Ну, и что ты думаешь? Приехала комиссия, все честь по чести (между прочим, и Ефимов этот был в комиссии), составила акт, подсчитала недостачу, и вляпали мне за хищение социа­ листической собственности — чуешь, как повернули? Ох, как ревела моя Пелагея Ивановна, когда меня забирали! Но в те времена Москва слезам не верила. Да... — Ну, а потом Колыма, сопки, колючая проволока... Работал я здорово и освободи­ ли меня раньше срока. Только зря я спе­ шил в Казачий Луг: моя Пелагея Ивановна еще в тридцать девятом году умерла от па­ ралича. Ребят забрал родственник жены, бездетный вдовец Иван Митрофанович Ко­ нин— увез с собой в Белоруссию. Увез — а тут война, он ушел на фронт и погиб. А ребят, ребят... видимо, определили в дет- ' дом и эвакуировали. Найти их мне не уда­ лось... Старик поднялся и потушил коптилку. Я встрепенулся: что это он? Но тут же, повернув голову, увидел, что за окном рас­ плывается мягкий голубой свет. Наступило утро... Мы сходили с Григорием Кузьмичом на речку Ягодку, проверили сеть, потом сва­ рили ухи, поели, и я стал собираться домой. — Ты, главное, не торопись, смотри вни­ мательно по сторонам,— поучал старик.— Тут у меня затесы есть до самого Енисея. Так и иди, глядя на них. А потом открыл грубый деревянный ящик, что стоял в углу, достал какой-то сверток, перевязанный бечевкой, и, переда­ вая мне, спросил: — Заведующую библиотекой Анну Ефи­ мовну знаешь? Передай ей, пожалуйста. Сверток был легкий, как пушинка. — Тут мех,— сказал старик и, чуточку смутившись, пояснил:— Жалко мне ее, Ан­ ну Ефимовну: без мужа, с троими детьми. А ребятишек одевать-обувать надо, вот я и сшил им по беличьей шапке. Пусть носят зимой, тепло в них. Анна Спирина Лось умирал. Он лежал на онегу и, выкатив большие глаза, бился в жестокой агонии. Из нозд­ рей, изо рта, из простреленной груди хле­ стала кровь. Анна зажмурилась на миг. Отступила на­ зад. Ей почему-то показалось, что это не­ правда, что это просто — злое видение. Но нет: даже сквозь плотно сомкнутые веки она ясно видела, как пробегает, про­ бегает дрожь по всему телу животного, как тускнеют его большие глаза. 167