Сибирские огни, 1967, № 3

ной деятельности. Ведь за какой-нибудь год ему, насильственно мобилизованному колча­ ковцами, пришлось побыть и в белой ар­ мии, и .перейти потом к партизанам, и вме­ сте с ними влиться в Красную армию. Пе­ режитое, увиденное, естественно, требовало выхода. Я помню: зимний вечер, комната осве­ щена только светом топящейся печки. Мы с Владимиром Яковлевичем сидим перед ней, и он рассказывает, говорит, как одер­ жимый, со страстью, гневом и болью о том, что ему довелось увидеть и пережить. И так — вечер за вечером — было рассказано то, что позже легло в основу книги «Два мира». Многое я и сама видела из того, что рас­ сказывалось. Видела ставку адмирала Кол­ чака, наглых интервентов, отступление раз­ валившейся колчаковской армии, обезумев­ ших беженцев. Видела в своем Канске ка­ рательные отряды атаманов Красильникова и Семенова. Там же стояли части чехосло­ вацкого корпуса. Близок был партизанский Тасеевский фронт... В моей памяти ярко за­ печатлелось одно мимолетное, но ужасное зрелище по дороге в Канск: встречные поез­ да останавливались на полустанке, и вдруг двери товарного вагона одного поезда рас­ крылись и оттуда вытолкнули голую, всю синюю от побоев и холода женщину, на плечи которой была накинута рваная дерю­ га. Следом спрыгнул конвоир. В это время наш поезд тронулся, и можно было только представить, что последовало дальше. Это был эшелон смерти... Владимир Яковлевич был превосходным рассказчиком. И, пожалуй, многое им было тогда рассказано ярче, красочнее, чем потом записано. Казалось, что пережитое жжет его огнем, что он не в силах больше хранить в себе все это, что ему надо выплеснуть, освободиться от переполнявших чувств и видений недавнего прошлого. Тогда-то у него, видимо, и зародилось, быть может, еще неясное желание — писать. Желание пе­ решло вскоре в неодолимую потребность: «Хочу писать, буду писать». Потом, впро­ чем, я узнала, что он пробовал писать и раньше, еще будучи реалистом. Вел днев­ ник, когда сидел в тюрьме в 1916 году как политический заключенный. Но все это было только пробой еще незрелого пера. После болезни В. Зазубрин преподавал в партийной школе, работал в местной кан­ ской газете. Он жил среди героев своей бу­ дущей книги. Понимая, что личных впечат­ лений для нее недостаточно, он начал за­ писывать рассказы участников и свидетелей недавних событий. В частности, ему много дали воспоминания тасеевских партизан, главнокомандующего Тасеевским фронтом— «Тасеевской^республики», как тогда называ­ ли огромный партизанский район,— Яковен­ ко. Большое впечатление на Владимира Яковлевича произвели рассказы моего дя­ ди, тасеевского партизана Иннокентия Не­ известных о его родном селе со странным названием Конторка. Жители этого села, расположенного на берегу реки Бирюсы, за малым исключением, все с семьями ушли в тайгу к партизанам, когда для их усмире­ ния была доставлена артиллерия. Село было сожжено. В романе «Два мира» этот эпизод гражданской войны в Сибири послужил ос­ новой для сцены обстрела артиллерией села Широкого. Иннокентий Неизвестных рас­ сказывал В. Зазубрину о борьбе и жизни партизан в тайге, о своем брате Гаврииле, который после выхода из тайги умер от ти­ фа. Его жена Марья Бич (по национально­ сти полька) умерла в тайге, ребенок тоже. Брат жены — политический ссыльный — по­ вешен карателями. У тасеевских партизан был священник Вашкорин, который сбро­ сил сан, сменив крест на винтовку красного партизана (он сейча-с живет в Новосибир­ ске). Вот все эти люди и стали прототипами героев романа «Два мира». У тасеевских партизан В. Зазубриным были взяты также их подлинные приказы, воззвания к народу и прочие материалы. В 1920 году записи вначале велись В. За­ зубриным эпизодично, отрывочно. Он запи­ сывал собственные наблюдения, делал зари­ совки отдельных персонажей. Затем запи­ сывались рассказы красноармейцев, парти­ зан. Я помню, с какой жадностью В. За­ зубрин слушал воспоминания других и как он умел слушать —- с интересом, с сочувст­ вием к судьбам людей. Люди были для него подобны увлекательным, непрочитанным книгам, каждую из которых хотелось раз­ вернуть и прочесть. Когда записи приняли уже характер от­ дельных сцен, Владимир Яковлевич читал их мне и некоторым знакомым. Он наблю­ дал за слушателями — интересно ли, вол­ нует ли? Если наброски читались участни­ кам событий, то обычно их отзывы перехо­ дили в воспоминания о годах гражданской войны. И В. Зазубрин снова брался за ка­ рандаш, перечеркивая и дополняя ранее на­ писанное. Постепенно отдельные эпизоды и сцены становились главами будущей книги. Приезжая в Канск из Иркутска, В. За­ зубрин читал рукопись «Двух миров» очень часто. Он говорил, что реакция слушателей помогает ему лучше видеть недостатки про­ изведения: — Обрабатывать некогда, да, мне ка­ жется, и не надо ее (рукопись) гранить. Время не ждет. Книга нужна сейчас. Он был прав, книга о гражданской вой­ не нужна была именно в те годы. Он видел, что некоторые сцены из «Двух миров» по­ трясали слушателей именно своей жизнен­ ной достоверностью. Серьезное агитацион­ ное значение «Двух миров» не оставляло никаких сомнений. Еще в 1920 году в Канске Владимир Яковлевич стал думать над тем, как по­ строить книгу. Чем она должна быть — ро­ маном, повестью? Материал и осмысление его автором не подходили ни к одному из «привычных» жанров. Несомненным для не­ 154