Сибирские огни, 1967, № 3

началом великого восхождения по ленинскому пути Россия должна была пройти еще целое столетие. Об этом я в 1921 году рассказывала в совпартшколе, и рассказы возбуждали жи­ вой обмен мыслей, у курсантов возникало стремление расширять круг чтения. Это, конечно, очень радовало меня, как преподавателя. Однако все чаще овладевало мной раздумье: вот затрачено много времени на по­ иски, многое старательно записывалось, даже срисовывалось (например, старинные кар­ ты) или просто крепко запоминалось; с начала нового учебного года я буду на уроках истории знакомить новый набор курсантов с добытыми материалами; затем — еще но­ вый набор... А как еще использовать это богатство?.. И вот однажды у меня возник замысел романа. Не лишне здесь пояснить, почему в этих воспоминаниях я говорю о работе над романом, а в подзаголовке напечатано, что «Золотой клюв» это — «повесть о дальних днях». Еще в XII веке в русской литературе укрепилось жанровое обозначение — повесть, которое на протяжении веков было связано с житийно-исторической литера­ турой — некое житие, всегда отображенное на более или менее широком историческом фоне. «Повесть временных лет» (XII век), «Повесть о Калкской битве» (XIII век), «Повесть о нашествии Тохтамыша» (XIV в.), «Повесть о Фроле Скобееве» (XVII в.) и т. д. И в XVIII веке жанр повести был так же популярен, например, русская бытовая «Повесть о Савве Грудцыне», или «Повесть о Юлиании Лазаревской» (XVII—XVIII вв.). Для XVIII века эпический жанр «повесть» был более исконным г.о всем его связям с предыдущим веком. Новое обозначение эпического жанра — роман в нашей русской литературе укрепилось в XIX веке. Вот в силу каких соображений роман, созданный на основе «дел и беглых», жанрово обозначен мной: «Повесть о дальних днях». Шел уже 1922 год, а возникший в воображении замысел не оставлял меня в покое. И в это самое время появился посланец от нового журнала. Кто это был — не могу сейчас вспомнить. Я уже говорила, что отдала журналу рассказ «Флигель» (напечатали его в нача­ ле 1923 года). А все собранное в архивах теперь вдруг как-то небывало оживилось. Прежде всего «Дело о гайдуке с товарищи» вдруг очень отчетливо выступило на пер­ вый план как самое богатое по сюжетным и психологическим возможностям, по харак­ терам и напряжению действия. Было и еще одно внешнее обстоятельство, которое по-своему помогало работе творческого воображения. Из тесного одноэтажного дома, который мы кое-как отремонтировали вместе с будущими курсантами, совпартшкола переехала в другое помещение. Это был двух- или трехэтажный каменный дом, построенный, как рассказывали, лез полтораста назад для горнозаводского начальства. На той же площади имени Первого мая стояло призе­ мистое одноэтажное здание с четырьмя неуклюжими толстыми колоннами у входа. Старые барнаульцы помнили предание, будто в доме с колоннами была главная кон­ тора, а в большом доме (верхний этаж) жил сам «кавалер Гавриил Качка» со всем своим штатом. Бывшие аппартаменты Качки наверно многожды переделывались, так как все последующее время этот большой, во весь квартал, старинный дом всегда вме­ щал в себя только учреждения Примечательны были его массивные железные лестни­ цы, которые, особенно по вечерам, так гремели под ногами курсантов, что чудилось будто угрюмое эхо далекого прошлого возвращает свои зловещие отголоски. В обширном дворе за хозяйственными постройками можно было увидеть остатки фундаментов каких-то длинных строений Рассказывали, что некогда здесь были оран­ жереи, конюшни и так называемые завозни, куда ставились кареты и возки Когда все это было и кому принадлежало — точно никто не знал. Но воображение увлеченно ри­ совало в тех местах начальничье хозяйство Гавриила Качки. Столичные дворяне, попавшие в алтайскую глушь, обладали неограниченными правами и возможностями не только для удовлетворения своих прихотей, но и для самого беззастенчивого обогащения,— иначе зачем было им ехать «в проклятую даль» —