Сибирские огни, 1967, № 3

встретил там людей, любящих литературу, да так и остался при ней на долгие мир­ ные годы. И в «Сибирских огнях» Ваня был своим человеком. Его уважали, ему помогали в нелегких в те времена поездках на Алтай. Горными тропами, с котомкой за пле­ чами он каждую весну пробирался к людям далеких окраин. На этом пути Ерошин встречал охотников и рыбаков, пастухов и плотогонов, вслушивался в их рассказы и песни и, как пчела, по крупице, собирал народную мудрость и поэзию в свои за­ писные книжки. Возвращение Вани отмечалось «Сибирскими огнями» литературным вечером; поэт много рассказывал о чудесной, малознакомой стране, читал стихи и открывал перед слушателями красоты Алтая. Поэзия Ивана Ерошина — это чистый, звонкий ручей Алтайских гор. На Алтае все поет — и реки, и водопады, и леса, и травы,— как же не петь человеку, полюбив­ шему этот изумительный край? Так Ваня и остался в нашей памяти певцом чудесной горной страны со звонким именем Алтай! Неуловимый Рувим. Рувим Фраерман... Еще в Омске, в редакции газеты «Советская Сибирь», появился новый человек. Он не сидел за столом, ничего не делал, и это было странно. Однако к нему благо­ волили Ем. Ярославский и Дм. Алимов, возглавлявший «Сиброста». С переездом редакции в Новониколаевск я сблизился с незнакомцем. Это был человек с неясной и сложной биографией. Рувим был щмечательным рассказчиком, и мы часто просиживали вечера за слабеньким морковным чаем в квартире Дмитрия Константиновича Алимова. А рассказывал он о партизанском отряде Тряпицына, вое­ вавшем с белогвардейцами и японцами на Амуре. Это были исключительные, интерес­ ные страницы боев за Советскую власть. Заговорит Рувим об этом отряде,— и я чув­ ствую— живет он с этими партизанами; я даже имена начал запоминать. Иногда расскажет совсем готовый кусок: печатай на машинке — и в газету. Рассказал я как-то Ем. Ярославскому об этом, а он и говорит: — А вы возьмитесь за него, встряхните, у него материала на многие годы. И вот только я настроюсь поговорить с Рувимом, а его уже и нет. Куда девал­ ся? — спрашиваю, — На Дальний Восток укатил. Так было много раз. Осень. Уже березы желтеть начали, у тополя уши побурели, лопочут на ветру; не трудно понять — приближается зима. И на душе не очень-то весело., Рувим все чаще в Заобье смотрит — значит, «настраивает лыжи»,— думаю я. Молча подхожу к нему и становлюсь рядом. — А знаешь,— говорит он,— есть такие благодатные места, не где-нибудь, а у «ас, на земле Советской. Скажем, Черное море.. Там и сейчас купаться можно. А фрукта этого — сколько угодно! Я никогда не был в Крыму, пытаюсь представить себе горы яблок, как у нас на базарах груды картофеля по осени. — Не пытайся. Этого вообразить нельзя, надо видеть,. Мы стоим долго и молчим. За линией железной дороги — сад «Сосновка». Там хорошо в жаркий день посидеть под сосной с книгой в руках. Этот садик_кусок первобытного леса, уцелевшего при постройке дороги. Рувима он не привлекает. — Я люблю простор... А ограда напоминает тюрьму.. Некоторое время он смотрит вдаль, потом говорит: — Ты представь себе вот такое: небольшое сельцо, вдали стеной темнеет лес солнце спускается, а на лугу беловолосая девочка в пестреньком платье с маленьким братишкой пасут теленка. У девочки в руках хворостинка, и она часто показывает ее теленку: — Я вот тебя.,— А теленку играть охота. Он, задрав хвост, бегает ог девоч­ ки, и, когда та покидает братца, теленок подбегает к нему и толкает своим безрогим лбом. Мальчик падает и кричит, что есть мочи, а теленку весело.—А каб тебя вопк 134