Сибирские огни, 1967, № 2
...Берлин лежит в руинах, в тупом отчаянии. Да, он, униженный, покрылся белыми полотнищами покорности и страха, униженный, осме янный, униженный за все, за все, чего не перечесть...» — Уж это так, не перечесть,— повторил с тяжким вздохом дядя Михайло, не осушая слез.— Вовек не забыть всего... Наверно, дядя Михайло Типсин в эти минуты вспомнил всю свою жизнь на войне, земли, которые он прошел, смерти, которые видел... И Ларьку, брата своего младшего, что погиб в бою, не дождавшись победы. И Максим думал о Пыжино, о горсточке крохотных домиков, запрятанных в густых кедрачах. Там нету радио, и о победе узнают пыжинцы, может быть, только завтра. И если бы ледохода не было, если бы речки не вскрылись,— убежал бы Максим к матери, к дяде Анфиму и рассказал бы им все, что он услышал и увидел сегодня... Тамара Ваковна созывала ребят. Она сказала, что как приедет представитель из Каргаска, так сразу начнется митинг. Она наказала, чтобы ребята умылись, опрятно оделись, галстуки повязали. — А песни петь будем? — спросил, улыбаясь, Виска Болотов. — Обязательно. В такой-то день да без песен? Народ от дома Типсиных не расходился... 19 И вот уже конец мая. Скоро неделя, как живут Сараевы вместе: мать, Егорка, Максим. Уехала насовсем в Каргасок тетка Полина, и Сараевы заняли комнату-боковушку в школьном здании, подставили к топчану чурки, сбили их продольными и поперечными досками: устро или, как говорит мать, себе гнездо. Мать с собой принесла из Пыжино кое-какую одежду, подстилки, три тощеньких подушонки, драное одеяльце. Два ведерка: чистое и по мойное. Еще кастрюлю, чугунок, чашки и ложки. Мать быстро сошлась со всеми, кто жил по соседству со школой. Председатель Полковников, который после дня Победы недели две ле жал с сердечными болями и только что оклемался, смотрел на Арину грустными, понимающими глазами. Он предложил Сараевым взять ого род, послал пахаря с плугом. Землю вспахали, заборонили, и Максим с матерью посадили картошку. Егорка тоже на огороде был, ходил по мягкой сыпучей земле и бросал картофельные верхушки в лунки. Ирина Петровна, принявшая мать сторожихой в школу, говорила, что теперь жизнь у них легче пойдет. Максим работал: то лодки гонял с сельповским товаром, то с ры баками на тони ездил, то дрова заготавливать в лес. Мать расправила плечи, глядела на сына любовно, обращалась с ним ласково, не пону кала, как было раньше. У Максима голос стал гуще, рука крепче, а лыжный костюм, кото рый учителя зимой выхлопотали ему в сельсовете, стал куцый. Уже отцвела картошка белыми и фиолетовыми цветами, распусти лись махровые маки и покачивались на тонких былках от налетавших, гудящих шмелей. Уже вороны караулили жадно птенцов у стрижиных гнезд, большие скворцы учили летать молодых шло на закат лето, когда появились в деревне сыновья Степаниды Марковны. Все, кто возвращался с фронта в Сосновку, приходили со стороны Дергачей: другой дороги сюда не было. Каждого фронтовика встреча 75
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2