Сибирские огни, 1967, № 2

■— По ладошкам всегда узнаешь, как человек работал, улыбнул­ ся скупой улыбкой Микола Ягодкин.— Рыбу ты сам наловил, старался. — Да много мне, дяденька,— сказал Максим, вытирая нос. — Бери, бери, не стесняйся.— Бригадир сам завернул ему дож­ девик. — Ты к нам еще приходи,— покашлял Левонтий.—Надо будет — всегда приходи... Максим сильно замерз, до дрожи, до посинения, потому что с утра, не переставая, сыпал мелкий дождь-сеенец. На ум приходила Ларь- кина частушка: «Эх, сыпала-посыпала погода сыроватая...» Нет боль­ ше Ларьки в Сосновке — уехал далеко, на фронт, на войну. «Поди, бу­ дет и там вспоминать Тамару Ваковну...» А ему вот, Максиму, жалко Манефку. Уж так жалко, хоть плачь. Большая, знать, у Ивана Заси- патыча растрата. Жульничал, муку таскал, а на мальчишках отыгры­ вался. До сих пор без злости не вспомнишь, как он руки Максиму с Пантиской крутил, за уши драл. За что про что? Горсти не брали чу­ жого. Уж так: отольются тебе, Иван Засипатыч, мальчишечьи слезы. Максим выбрался из-под яра, дождь-сеенец выблестил черные крыши домов, затянул мокрой марлей сосновский лес за деревней. Мокнет картофельная ботва на пустых огородах, копешки сена на стайках, не видно людей. Осень, унылая серая осень. Сквозь мелкий дождь пробивается дым, идущий из разных труб: из кирпичных, гли­ няных, круглых жестяных. Унылая тишина сковала село. В проулок, по которому шел торопливо вымокший и озябший Максим, высунулась одним углом чья-то банька. Она стояла за изго­ родью в конце огорода, из маленькой трубы, которую венчал большу­ щий черный чугун с выбитым дном, тоже выползал на свет божий — в хмарное небо —дымок. Пройдя эту баньку, Максим покосился и уви­ дал возле баньки, у распахнутой настежь двери, трех братьев немцев: Манеля, Давыда, Егора. Двое из них сидели и' чистили сваренную в мундирах картошку, а младший, Манель, расставив короткие ноги, что-то вытаскивал из меш­ ка, запустив в него руку. «Ходил христарадничать, побираться,—по­ думал Максим.—Манель с этим мешком всегда ходит». Братья казались жалкими, серыми птицами, которых в холодный день выгнали из тепла. Взгляды братьев спрашивали: «Чего ты не­ сешь? Поделись с нами». «Немчурята. Ишь —присуседились. Чья ж это баня? Серякова, что ль?» Сначала Максим подумал о них как-то равнодушно, а потом ему стало вдруг жалко их. «Вот подойду и дам вам рыбешки. Небось, об­ радуетесь, я уж знаю... Рыбу отдам, а что Степанида Марковна ска­ жет? Сашенькин дождевик я в слизи, в чешуе вымазал. Будет ругать­ ся... Да она и ругаться-то не умеет: начнет говорить — как молитвы' свои напевает. Уж лучше бы изругалась когда, построжилась, как баб­ ка Ульяна. А принес я тогда медвежье легкое — Ларька мне дал, так заставила собаке бросить». Он повернул к баньке. Братья немцы тотчас же разогнулись, уста­ вились на него бледными, немигающими глазами. — Здрассте. Ему не ответили, только пошевельнулись все трое — как огород­ ные пугала от легкого ветра. — Рыбы вам дать? И опять ни слова: лишь глаза беспокойно забегали. — Да я не вру. Чо мне обманывать вас? Нате вот — жарьте, ва­ рите, а я с рыбаками наелся. 52