Сибирские огни, 1967, № 2

Плащ ему был велик, но мальчик взял его: хоть будет укрыться чем на случай дождя. Максим в ворота, а навстречу — усталая, запыленная Манефка Пылосова, с мокрыми волосами из-под платка, с сумкой на лямках. Увидала и прямо к нему, а он растерялся: вот диво! Он знал, что она уходила в Большие Подъельники поступать в пятый. — Снимай сумку да садись вот сюда,— показал Максим на бре- вешки, привезенные на дрова Степаниде Марковне. Манефа мешок не сняла, но присела. — Домой иду, на пока отпустили... Отца в Каргасок увезли, за. растрату, наверно, посадят. Мачеха заболела, лежит... Калиска пишет, что одна она с домом совсем умыкалась. Манефа отерла концом платка пот с лица, на Максима она не глядела: взгляда его избегала. В мыслях Максима вставали пыжинекие картины: лицо Ивана Засипатыча, первая ночь на Шестом, сопенье Пылосова и протестую­ щий голос матери. И собственный крик Максима средь ночи, и руга­ тельства Пылосова, его хромающая фигура, уходящая в белых испод­ никах из барака в дом деда Зиновия. И Манефа вспомнилась — в тот первый раз, когда он увидел ее рядом с Калиской. И потом, когда Ма­ нефа сама пришла к нему в гости и он угощал ее картошкой, жарен­ ной на плите ломтиками. И чтение сказок, и книжка Пушкина, пода­ ренная ему в дорогу... Манефа учила его читать, и разве это забу­ дешь? И остров Осиновый вспомнился, ночь, когда они шли по песку, а в осинниках кричал филин. Протока, лодка... Манефку—* жалко... I — Теперь в школу тебя не отпустят,— сказал грустно Максим, комкая дождевик.—А мы здесь постановку готовим. Интересную! Я там старика Савватея буду показывать. Правда!.. И в Большие Подъельники мы пойдем постановку показывать. И песни разные бу­ дем петь... — Не пустят — я тоже тогда из дому уйду. Как ты... — И уходи! — обрадовался Максим.—Не пропадешь, не думай. Мне вон колхоз помогает, а я работаю. — Мужик.—Манефка прикрыла ладошкой рот, сощурилась на Максима.— У тебя конопатки меньше стало заметно. Хи! — Просмеиваешь? Ну, ладно, я на тебя не дуюсь, не маленький.— Голову поднял, нос наморщил, глаза хитрущие стали.—Холода нача­ лись, а конопатки весной расцветают. Подожди до весны: такой же бу­ ду, как был. — А знаешь, знаешь,— резко к нему обернулась Манефа.— Тетки- Катин мужик, Костя Щепеткин, дезертир оказался! Бакенщик Рублев поймал его на покосе. — Вот это да-а,—изумился Максим и встал с бревешек.— Как же тетка Катя жить теперь будет? — Пойдешь со мной к Дергачам? — Манефка, я бы, знаешь, с радостью, да меня там ребята ждут. На пески к рыбакам едем, на тони... Манефа пошла одна, и Максим почувствовал печаль и досаду в душе. Он догнал ее, забежал вперед. '— Ты не сердись, не дуй губы... Мы с постановкой... в Подъель­ ники. Ты приходи. И когда она уже далеко отошла, улыбнувшись ему на прощанье, он закричал, поднимая высоко руку; — Приходи-ии! 46