Сибирские огни, 1967, № 2
дырой нацелилось в грудь старику. «Не пальнул раньше, теперича не пальнешь... Изглодали тебд страх с голодом, в чем и душа. Ну, благо слови господь!» — Свяг, свят,— прошептал Маковей, пятясь.—Ты ли это, или при виделось мне? — За мной гоняешься? — сквозь зубы сказал Щепеткин. — Да што ты, милай, што ты! К стожкам пришел, тут мой покос, сенцо проверить... Эй, штаны-то чадя г! Не опуская ружья, Костя свободной рукой сдернул штаны с рога- тулины, надел недосушенные. Маковей вздохнул, расслабился, подсел ж костру и молча, с блаженством закурил. Ремень двустволки лежал у него на груди, и это, видать, успокоило Костю Щепеткина. Он положил ружье подле себя, сел на траву. Всего его вдруг повело набок, и он по морщился, как от сильной боли. «Ранен, собака, где-то царапнули: или на фронте, или уж здеся». — Брось мне кисет,— резко сказал Костя. Кисет Маковей бросать не стал: потянулся через костер, уготливо из рук в руки подал. Щепеткин принял кисет с осторожностью, не сво дя глаз с бакенщика. — Из Дергачей^— спросил Костя, слюнявя цигарку и подбирая гу бами табачные крошки. — К ильинским заезживал. За полоем у них конюшню строят—> гвоздей расстараться. Да у самих, говорят, мало — не дали.—Маковей головой покачал: — Вернулся, сокол, один ты из пыжинских. Еще Шка рин Андрон приходил, да тому не судьба: утоп. Можа слышал? — Поди ж ты... А был мастак по бондарным делам. — По сех пор в его бочках капусту солим. Огурец. Рыбу. Гимнастерка на Косте Щепеткине обремкалась: без пуговиц, с про дранными локтями. Кожа на шее и на груди расцарапана. «Вши заели, чешется. Шкуру содрал, как усердствует». — Все же скажи: давно обо мне прослышал? —Щепеткин накрыл худые колени ладонями.—Знаю, гут за мной много гоняются. — Ни сном ни духом — уж ты поверь,—Маковей усмехнулся.—По ди. не забыл, как в сорок первом провожались? Как у меня за казенкой пили? — Помню, а как же... Перепились тогда... — Ты размахнулся, хотел кулаком по столу, а угодил по стакану. Стакан-то был гонкай — гак руку ты всю об него и развалил... Наяд- ливый был ты драться. Схватился с моим меньшим — колобком по гюлу. Водой окагигь пришлося. Ты осерчал вконец, на чердак стал пялиться, удавку просить. Я то.же окрысился: за сына меньшого таело. Ты орешь: «Задавлюсь!» А я: «Давись, черту душу надо! Дома веревки не сыщем, так на конющню схожу». Не помнишь, страсти какие были? — Как же, память не вышибло,— откинул голову Костя, будто- стыдясь. — А отец у тебя был смиренник... — Теперь и меня усмирили, смирнее некуда. — Вот ведь: не думал, не чаял повидаться с человеком об эту по ру,— заморгал Маковей.—А мои как ушли, так с концом... Скоко с это го горя я пережил, переболел — конь не увезет. Щепеткин от неловкою, резкого поворота опять покоробился, шека и левый глаз искривились. Он прижал ладонь к боку. Маковей повел носом, принюхался. — Или вода с озера илом так отдает, или — правда шго — вонью пахнет? 34
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2