Сибирские огни, 1967, № 2
Перекинув голову через прясло, к ней тянулась корова. И корова была не такая, как у других: породистая, высокая, длинная, с загнуты ми, как лук, рогами. Издалека все еще долетали Ларькины песни, но разобрать уже бы ло нельзя, о чем он поет, да Максим больше и не прислушивался. Степанида Марковна поставила на крылечко подойник, выпустила корову и притворила калитку. И корову она проводила ласковыми словами: — Ступай, моя милая, моя славная... И только теперь обратила глаза свои на вршедших. — Здравствуйте...— Максим хотел прибавить еще «тётонька», но что-то помешало ему. — Доброе утречко,—улыбнулась и тут же стерла улыбку Степа нида Марковна. Максим ждал, что старик Гонохов станет сейчас о нем рассказы вать, просить о чем-нибудь эту Женщину, но Гаврила лишь высморкал ся в ту тряпку, которой глаза гнойные вытирал, постучал посошком- палкой и молча ушел по дергачевской дороге. И Степанида Марковна покуда ни слова не говорила: она просто пошла себе в дом, и Максим за ней прошагал по ступенькам, через се ни, переступил порог. Она все молчала. Он топтался возле двери, а Степанида Марков на молоко разливала по кринкам— много кринок подряд налила, через марлю процеживала. «Чистоплотная. У Анфима молоко никогда не це дили. И дед Зиновий на Шестом не цедил». Хозяйка кринки под лавку составила, из одной отлила молока в кружку, достала с полки круглую булку домашней выпечки — краюшку отрезала, положила перед Макси мом. И молоко поставила. И опять хоть бы полслова сказала. Максим не знал, есть ему или нет. Он не притрагивался .ни к хлебу, ни к молоку, а запахи дразнили его: трудно было оторвать глаз от Хлеба. Хозяйка села к столу, набожно глянула на иконы, потом на Макси ма. Глаза у нее блестели, как мокрые стеклышки. — Ты веруешь в бога? — спросила она, будто сейчас ото сна про будилась. — Мамка моя набожная,— проговорил Максим с какой-то весело стью.— И в карты ворожит... Только она все врет, я знаю. А папка у нас над богом смеялся. И дядя Андрон тоже, бондарь с сельповской за сольной. Слыхали? Степанида Марковна повернулась к иконам, перекрестилась, что- то шепча. — Ты грешно говоришь,— сказала она, округляя глаза и слегка бледнея.— Над богом смеяться нельзя... Твой папа и дядя Андрон бы ли безбожниками, нехорошими... По щекам Максима пятнашки пошли, он трудно дышал, глаза ки дал то к полу, то к потолку. — Неправда! — выпрямился Максим. — Ладно, крошечка, ладно,— подняла подбородок Степанида Мар ковна.— Садись да поешь. Мы потом, потом... Если жить у нас ста нешь— будешь нам помогать: сена корове в ясли набросать, в стайке почистить, воды принести из колодца. — Я работу всякую могу делать,— передохнул Максим. >— И славненько. Ничего, приживешься, поймешь, образумишься... Слыхала я от старца Гаврилы — картошку гы перекапывал Снеси ее к нам в подполье... А спать ты будешь на русской печке. Клопов, тарака 28
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2