Сибирские огни, 1967, № 2

гроссмейстеры, «но, ведь юзгами шевеля не так-то просто сделать «рыбу» или отрезать два «дупля». Это сказано шутливо, но с достоинством и всерьез. И, как всегда, поэту удивительно по се­ бе, хорошо и покойно в такой среде. А. Макаров делает обобщающий вывод: «Поэзия Смелякова — поэзия сурового века. Ее жестокость, крутая прямота, категорич­ ность вряд ли придутся по душе мягкосер­ дечным людям, предпочитающим филантро­ пическую чуткость социальной справедли­ вости». В. Дементьев, целиком соглашаясь с этим выводом, идет еще дальше: «Совре­ менность не оставляет места для «филант­ ропической чуткости», как не оставляла ей места вся история развития общественных отношений. Вот почему поэт'считает пря­ мым гражданским долгом, высшим прояв­ лением гуманизма н че'ловеколюбия не эту «филантропическую чуткость», а трезвость в оценке века нынешнего и века минувше­ го». Оба критика слово «чуткость» употребля­ ют не иначе, как только с эпитетом «филант­ ропическая» (Хотя само по себе слово «фи­ лантропия» означает не что иное, как «че­ ловеколюбие», мы понимаем тот буржуаз­ но-интеллигентский смысл, который здесь имеется в виду). Но ведь при таком настойчивом употреблении этого словосоче­ тания может сложиться впечатление, будто чуткость вообще сомнительное свойство, будто никакой другой чуткости и не быва­ ет. А между тем, есть истинно-человеческая, есть социальная чуткость. И они не проти­ востоят социальной справедливости, а лишь дополняют и укрепляют ее. В истории раз­ вития общественных отношений, как и в современности, всегда имелось место для истинно-человеческой чуткости. Только бла­ годаря этому, а не «трезвости», всегда суще­ ствовала и существует поэзия. ...В мой жестокий век восславил я свободу И милость к падшим призывал. ш Разве это «трезвость», а не чуткость? В поэзии Смелякова крутая прямота, ка­ тегоричность соседствуют с чуткостью и до­ полняются ею. Может быть, всего нагляд­ нее это видно в грустных стихах о лошадях и ишаках. Подходя к делу трезво, они-свое отработали, они исчезают, они — век минув­ ший. Но вот ишак... В общем-то, несомненно, что справедливо он вытеснен на проселки, в сущности, обречен. Но несмотря на это, логике вопреки очень мне симпатичны бедные ишаки. А вот лошадь... Мне праздника лучшего нету, когда во дворе дотемна я смутно работницу эту увижу зимой из окна. Я выйду из душной конторки, заранее радуясь сам, и вынесу хлебные корки и сахар последний отдам,. Стою с неумелой заботой, осклабив улыбкою рог, и грустно шепчу ей 1 его-то, пока она мирно жует. .И это называется трезвостью?.. При всем его «пролетарском стиле», при всех его заводских замашках, категорично­ сти и прямоте, очень немного найдется у нас поэтов, которые, как Смеляков, так трепетно, благоговейно и чутко писали бы о матерях и детях, так нежно и целомуд­ ренно —о любви. Помню, как сразу светле­ ло печальное, усталое лицо Эренбурга, ког­ да Ярослав читал: ...Сняли вы бушлаты и шинели, старенькие туфельки надели. Мы еще оденем вас шелками, плечи вам согреем соболями. Мы построим вам дв >рцы большие, милые красавицы России. Мы о вас напишем сочинения, полные любви и удивленья. А перечитайте стихи «Хорошая девочка Лида», «Под Москвой», «Катюша», «Лири­ ческое отступление», «Старая квартира», «Я напишу тебе...». Перечитайте, и если вы не вовсе лишены высокого дара сопережи­ вания, то вы тоже посветлеете лицом и душой. Известно, что сколько сердец, столько и родов любви. Поэтому и пишут о ней столь различно. Пушкин писал сладостно и вос­ хищенно, Лермонтов — горько, Маяков­ ский — мучительно, Есенин — буйно... Сме­ ляков пишет о любви благодарно. Вот он обещает женщине написать ей такие стихи, «каких еще не слышала Россия», открыть ей невмданые да*ли, подарить пространство и время, положить в ее руки все сказки и все науки мира, отдать свои воспоминания, наградить бессмертным словом и предсмерт­ ным взглядом,— И все за то. что утром у вокзала ты так легко меня поцеловала. Может быть, вовсе не случайно упомя­ нут здесь вокзал. Может быть, женщина эта навсегда уезжала. Может быть, она разлю­ била или не любила вовсе. Все равно поэт благодарен ей. В другом стихотворении, в котором уж доподлинно известно, что да, разлюбила, поэт говорит: Как-никак — а тебя развенчать не* посмею. Что ни что — а тебя позабыть не смогу. Я себя не жалел, а тебя пожалею, я себя не сберег, а тебя сберегу. Такую же — благодарную — любовь встречаем мы и в новой книге — в «Элеги­ ческом стихотворении». И много еще другого, прекрасно знако­ мого нам по прежним стихам поэта, встре­ чаем мы в этой новой книге: тут и тема России, любовь и уважение к русскому 166