Сибирские огни, 1967, № 2
— Он, понимаешь ли ты, даже знает, какие слова должен произнести в том или ином случае мой персонаж, как повернуться, как пройтись по половице... Ах ты, боже мой, черт бы его побрал!— громко выругал ся Павел.—А ты вот твердишь, что пери ферийному брату-писателю, не в пример да вешним дням, жить стало лучше... Может быть, может быть... не знаю...—Он замол чал и задумчиво стал выпускать изо рта ровные кольца дыма. — Кто станет спорить, что театральная периферия уже не та, что была раньше, да же всего несколько лет назад. И театры здо рово выросли, и зритель подрос, и создались условия для содружества так называемых местных драматургов с местными же теат рами. Но... не очень-то уж хочется подчас возиться руководству театра со своей пье сой. Хлопотно работать со своим автором. То ли дело составить репертуар из уже ап робированных пьес. Имеет успех спек такль — чудесно! Провалилась пьеса — есть отговорка: и в Москве шла, мы серые, что с нас взятк ой уселся поудобнее на стуле, закинул ногу на ногу, уперся локтями в колено и, слегка обхвашв ладонями впалые щеки, стал ритмично покачиваться. — А сложность прохождения пьесы в многочисленных, утверждающих и разре шающих инстанциях.. Ты можешь предста вить себе, что это такое? В этих инстанциях сидят важные дяди и тети, от которых зави сит — быть твоей пьесе на сцене или не быть. Прямо-таки гамлетовский вопрос для драматурга... Я, драматический писатель, живу и работаю в Иркутске, предлагаю пье су Иркутскому театру, а для того, чтобы эта пьеса пошла в Иркутском театре, нужно получить разрешение в... Москве. Смешно! Будто только в Москве сидят сплошные ум ники, а в Иркутске нет ни обкома партии с его отделом пропаганды, ни дирекции теат ра. наконец... Маляревский сокрушенно качнул голо вой. — А сколько приходится ждать, пока пьеса прогуляется из Иркутска в Москву, вылежится в разных инстанциях, покуда придет тот или иной ответ. Бывало, что кто- то где-то и почему-либо запрещал пьесу. А почему? — он повернулся ко мне всем кор пусом.— Почему? Ты видишь, чувствуешь, что ты не верблюд. В конце концов выяс няется, что для запрещения оснований не было, и все становится чудно и мило. Но... сезон уже упущен, наступает лето, геатр уезжает на гастроли, потом начнутся отпус ка Год — пропал! Затем ты пишешь новую пьесу, и вся кутерьма начинается сначала... Вот так-то, оптимист от литературы,—и он тихо, вполголоса куда-то себе в подбородик бормотнул бранное словечко, и его тонкие пальцы впились в спинку стула... Надо же такое: порожек все еще не по правили, и ты, так же, как много лет наза д. входя в Иркутский Дом писателей, споты каешься в темных с'шях. Впрочем, в ста рых городах нередко сохраняется некое по стоянство: заходишь в книжный магазин, в котором не бывал лет восемь, и тебя встре чает тот же продавец. Наклонившись, гово рит доверительно: «Новинки привезут в пять», и ты на миг забываешь, что давно здесь не был и живешь в другом городе. Споткнувшись о порожек и невольно рванув дверь, я вхожу в Дом писателей. Боже ж ты мой! Все, как прежде, разве что прибавилось немножко новой мебели и по убавилось старой, а стены по-прежнему об лупленные, печи старые и топятся плохо, в комнатах, особенно в зале, холод такой, что осень на улице может показаться летом. И, как раз то предобеденное время, когда редко кто бывает. Когда-то я нарочно забе гал сюда в этот час, чтобы в тишийе дора ботать очередную статью. Сколько в этом холодном, установлен ном разностильными стульями зале разы грывалось жарких литературных баталий, сколько было произнесено умных и страст ных речей, сколько было споров, бесед «за круглым столом», сколько отсюда, вот из этого самого небольшого зальца, вышло лю дей с путевкой в литературу и сколько по няло, что литература —не их дело! В зтом зале отчитывались писатели, возвратившись из дальней или близкой поездки, здесь со бирались на партийные собрания, тут про ходили шумные, праздничные застолья. Здесь, давным-давно, летним пасмурным днем, я застал бегавшего из угла в угол Павла Маляревского. Приоткрыв дверь, я не без интереса смотрел, как он носился по залу, накинув пальто на острые плечи, за думавшись и не замечая, ч'го за ним наблю дают посторонние глаза. Он то убыстрял, то замедлял шаг, то быстро пробегал между стульями из конца в конец зала, то круто сворачивал и размеренно шел от предсе дательского стола к окну, на минуту оста навливался и не то тихо бормотал себе под нос стихи, не то напевал какую-то пе сенку. Громко хлопнув дверью, я вошел в зал. Павел мгновенно замедлил бег, круто по вернулся и кивком головы ответил на мое приветствие. — Что носишься? — спросил я.— Ждешь кого? — Все мы кого-нибудь или что-нибудь ждем,— быстро ответил он. — Может быть, может быть,— говорю я неопределенно. — Дождь, кажется, будет,— говорит Па вел и подходит к окну,— Вот теперь дождя жду ..— И оживившись:—Так, в самом де ле, не замечал, что все мы всегда чего-ни будь ждем? Ждем настойчиво, с завидным постоянством. Ждем трамвая, ждем начала спектакля, ждем любимую, ждем подписки на классика... — И что же? — спросил я. — А вот то, что при этом ведем себя, как неисправимые оптимисты. 11 Сибирские огни № 2 161
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2