Сибирские огни, 1967, № 2

езоспомимлимя АНАТОЛИЙ СРЫВЦЕВ С В И Д А Н И Е (о П. Г. Маляревском) Поднявшись из-за стола, я подошел к окну. Пронзительно голубело небо над тем­ ными очертаниями крыш старых домов, на другой стороне улицы чуть покачивался и скрипел лохматый тополь, тихо сбрасывая на ветру ржавые листья. Иногда скрип де­ рева становился громким, протяжным и бо­ лезненно отзывался в сердце. За углом, по­ громыхивая, бежали трамваи, роняя на хо­ ду редкие звонки. Стихал ветер, тополь пе­ реставал скрипеть, и было слышно, как идут, переговариваясь, люди, звенит чей-то долгий заливистый смех... А так в этой не­ большой комнате удивительная тишина, и кажется, что даже пусто, хотя вея она уста­ влена мебелью и тяжелыми книжными шкафами Я снова сажусь за стол и погружаюсь в письма Читаю час, другой, третий, по­ степенно теряя ощущение времени. В ком­ нату входит сумрак и ожидание. Я даже смутно догадываюсь, чего я жду, хотя со­ знаю всю невозможность, всю нереальность этого ожидания Знаю — чудес не бывает, а вот — жду Жду. что откроется дверь и в полоске неяркого света покажется невы­ сокая сухощавая фигура человека с твер­ до вылепленным горбатым носом. Он мет­ нет в меня острый взгляд слегка прищу­ ренных глаз и спросит: «Ты давно здесь?» Глаза его цвета голубой потускневшей эма­ ли на мгновенье вспыхнут и тотчас погас­ нут. «Ты ужинал? — спросит он.— Я чер­ товски голоден». И на столе уже вместо пишущей машинки и вороха писем — та­ релки, ваза с фруктами, и вижу я, как цеп­ кие пальцы с синими жилками охватывают графин и в светлые бокалы медленно течет густая розовая струя... Мы чокаемся, но он, вдруг не донеся бокала до губ, ставит его с глухим стуком на стол и, словно давясь словами, спраши­ вает слегка хрипловатым голосом: — Как ты думаешь, я — талантлив? — и Главы из книги. Печатаются с сокращениями. голубая эмаль зрачков становится нестер­ пимо яркой, потом снова тухнет и выцве­ тает. С минуту он молчит, затем резким дви­ жением подносит к губам бокал и долго, не отрываясь, пьет. — Так как же,— вновь повторяет он свой вопрос,— талантлив я или нет? — Думаю, да! — отвечаю я и выпиваю свое вино. — Да, а я вот не знаю, представь, всю жизнь не знаю, и это мне здорово мешает... —Он делает долгую паузу...— Мешает жить. Куда-то отодвигаются и исчезают гра­ фин, бокалы с розовым вином, пропадает узкое лицо с горбатым носом, и перед мо­ ими глазами бегут строчки письма одного драматурга: «Часто смотря или читая пьесы, я думаю, что я и сам мог написать нечто на подоб­ ную гему Может, гораздо хуже, менее та­ лантливо, менее ярко, но сама тема мотла прийти мне в голову. А вот создать пьесу из одной строчки; «Дедка за репку, бабка за дедку и т. д.»,— до этого я бы никогда не додумался, а Вы додумались. Честь Вам за это и хвала. И не только додумались, но и создали интересную пьесу». Беру потрепанный конверт, вынимаю несколько машинописных листков. «Дорогой Константин Язонович! Я очень тронут приказом директора о 200-м спек­ такле «Репки» и благодарностью, которую Вы объявили автору-овощеводу. Благодарю Вас и весь коллектив. Я всегда с огромной радостью вспоминаю совместную работу с Вашим замечательным театром, который я люблю всем сердцем. Уважающий Вас Маляревский. 9 июня 1955 года, г. Иркутск». И еще одно письмо о той же «Репке». «Дорогой Валентин Сергеевич! Благо­ дарю Вас от всего сердца за поздравление по поводу 200-го спектакля «Репка». По­ 157