Сибирские огни, 1967, № 1

— Ошпаришь! Стой, якорь тебя! — хрипато сорвался голос Анфима. Максим вскинул глаза к потолку, увидел худую костлявую руку глуховатого старика, который давеча все переспрашивал —«кай?» — и жалел Сараевых. Рука старика держала железный ковш над горячими кирпичами каменки. — Прыгай, Максимша! —теперь уж взревел во всю мочь Анфим. Но было поздно: ковш опрокинулся, из зева каменки вырвался сухой раскаленный пар с пеплом. Как будто кто кожу сдирал с Максимова живота, так ему было больно. Он зашелся истошным криком, головой высадил двери в предбанник, на улицу, побежал, не помня себя, к ого­ роду, запрыгнул на изгородь и с жердей кинулся в снег... Над ним охала мать. Максим лежал на здоровом боку, а ошпарен­ ный бок нарывал водяным волдырем, и смотреть на него было страшно. Ожог смазывали кротовым жиром, потом прикладывали примочки из какой-то шипучей травы: примочки принесла им бабка Варвара, ос­ тячка широкой кости, с вечной своей берестяной табакеркой. Она бормо­ тала что-то невнятное, но сердечное. Мать сжала пальцами свое худое горло. — Изнахратили у меня мальца,—проговорила она с укором,— и так сирота бедная. «Бабку Варвару жалобит, чтобы та принесла чего-нибудь. Хитрая мать»,— думает мальчик и морщится от рвущей, колючей боли. И верно: старуха споро шагнула через порог и быстро вернулась. Она поставила перед Максимом чашку с картошкой и мясом. Пахло вкусно приправой. Бабка Варвара села на край топчана, набила нос табаком. Максим стал гадать: чихнет она или нет? Но она не чихнула, лишь темные глаза умаслились, и широкие ноздри чуть по­ краснели. — С кем кака холера не приключатся? —осовело сказала стару­ ха.— Корми ладом, пускай наедатся. Болесь отскочит... — Беда на беду,— вздохнула скорбно Арина. — Варнаками растут, больше бы слухали,—сменила свою доброту на строгость Варвара. — Да что ты, господь с тобой! —нахохлилась мать.—Он у меня та­ кой послушной. И помощник, и вся в нем надёжа моя... Сказывали, слы­ хала, орс собирается тут свиней держать, от леспромхоза будто. Так я свинаркой пойду, а он мне в подпаски. С весны начнем. Максим слушал, что мать говорила, и на бабку Варвару смотрел. Удивляло его: по годам — старая бабка, а морщин на лице почти что и нет. Мать поднесла кончик платка к глазам: слезу выжимала, или слеза сама выкатилась. Бабка Варвара оглядела тесные стены пристройки, легко нагнулась, прислонила ладонь к щелястому полу. — Пол у тебя—ледяк. А чо зимой будет? Перебирайся на зиму ко мне... Поди, свой дом. Докули здоровье есть, буду работать, чибучить. И ты начнешь обживатьсц. Скоротай зиму, а лето чо-нибудь лучше по­ сул ит. Максим вспомнил веселый двор у дома бабки Варвары, весь зарос­ ший ромашками, кринки на кольях, маки край огорода —хорошо у нее было летом. И в доме самом опрятно, чисто. Пол из широких плах, крашеный. На стене, как войдешь, сразу часы. Над стрелками кошачьи глаза большие. Маятник тикает, а кошка глазами водит. Дивно! Такого Максим еще не встречал... Бабка Варвара сказывала, что эти часы «давнешние». 88