Сибирские огни, 1967, № 1

Буран , буран ... Родился. Но это — полдела! Родись хоть в сорочку одетый, тут разве останешься цел: то наши палят по кадетам, то наших берут на прицел! То мир на селе и братанье, то взводятся снова курки... Но главное мне испытанье готовили «областники». В те смутные, грозные годы, собой коренаст и сутул, с повстанцами к нам от монголов нагрянул вдруг подъесаул. Отец уже знал: Кайгородов появится скоро в селе. И, чтоб не висеть на воротах, и ел он, и спал он в седле. Боясь в обороне заминки, поставив засаду в кусты, в ту ночь он у верхней заимки кружил, проверяя посты. Дозорный его с колокольни глядел неустанно вперед. И, в сани впряженные, кони стояли у каждых ворот. Был враг на расправу неистов, лихие он правил дела. И жены бойцов-коммунистов не спали. И мать не спала. Какая нам участь грозила, умела она понимать... В ту ночь, в мою первую зиму, меня в бельевую корзину впихнула, закутавши, мать. Не взяв ничего из укладки, в остывшей избе, у окна, одетая, сидя на лавке, задумалась тихо она. Белели во тьме крестовины бумагой оклеенных рам. Мело на дворе. За овином, в степи начинался буран. В снегах утонул палисадник, сугробы — куда ни ступи. И стук осторожный. И всадник под окнами: — Шура, не спи! Ты слышишь, не спи! — Но дремоты осилить ей было невмочь. ...Ее разбудив, пулеметы стучали сквозь ветер и ночь. В тулупе ямщик Емельяныч шарашился в темных сенях: — Стреляют, не глядючи на ночь. Где видано — драться впотьмах! — Давай-ка, хозяюшка, вещи! Приказано трогаться нам.— И, взяв меня в лапы медвежьи, пошел за ограду к саням. Мать, выбежав, в розвальни, в сено, спеша за обозом поспеть, с корзиною рядышком села, и лошади вынесли в степь. Ямщик привставал на сиденье, поземка мела... И опять — был сон этот, как наважденье! — она начала засыпать. Ее словно в прорубь грузилом тянуло. Все замерло в ней. 7 I