Сибирские огни, 1967, № 1

так тянет тебя к земле, прижимает. Какая там сила у мальчика, а на не-* го уже грузят два ведерка с краями. Пока идешь по сухому, по чистому -т*» выносимо, з попало болото, чащебник —невмоготу* А сладка же брусника! Не сосчитать, сколько горстей перебросаешь в рот, пока бродишь по соснякам. Уже много дней собирают в Пыжино ягоды, ссыпают в огромные бочки. Продыхнуть некогда: ребятишки стали горбатиться под тяжелы­ ми кузовами. Мошка заедает, мокрец проклятый! Берут бруснику, самую крупную, рясную, чтобы уж захватить, так сразу полную горсть. На по­ лянки похуже никто и не смотрит. Эти полянки Арине Сараевой достаются. Арина злится, что рвет по оборышам, а куда ей уйти далеко от ребенка? Надёжа вся на Максима, и мать строжится: — Без заработка останемся, собирай не ленись! И пошто она так на него? Или Максимка лодырь? Или не знает он, как тяжело им живется? Старается он и ягоду собирает не хуже Пантис­ ки, Порфилки, Левки, не хуже матери их —Анны. Мыльжины в день выгоняют по четыре ведра на сборщика, и он, Максим, не меньше. Брусничники самые сильные в сосняках, где белый мох сухой под ногами похрустывает. Но в сосняках солнце голову напекает. На второй неделе ягодного сезона у Максима носом пошла кровь. — Ляг полежи, сынок, это от солнышка, оттого, что весь день вна­ клонку,—утешила его мать. *> Кровь уняли, но с этих пор Максим разболелся. Было уже не радо­ стно, не хотелось в свободное время гонять по лесинам бурундуков. Хо­ телось забраться на нары, накрыться отцовским старым тулупом и тихо лежать. Ягоды отошли, мать получила расчет: им выдали полмешка муки, немного сахару, пять кусков мыла и семь метров ситцу. — Красивый, с цветочками,—гладил Максим тонкую ткань.— Сошьешь мне рубашку? — Как же, сынок, ты заработал,— вздохнула мать.— Сошью и тебе и Егорке. А мне и так ладно... Кофта на ней была латана-перелатана, стирана-перестирана, пропо­ тевшая на спине и под мышками. Обновка Максиму едва доходила до пупа, но он всем хвастался этой куцей рубашкой. Рано выпал глубокий снег, лег по берегам пестрой Пыжинки, зава­ лил согры, покрыл белизной плоские дали. Анфим степенно вышел на крыльцо, долго нюхал трепещущими ноздрями воздух, кликнул Пантиску: — Запрягай, паря, собак, езжай за сухими дровами: баню топить. — Тять, снег-то, поди что, еще растает. Туда на нартах, оттуда как? Остяк засопел, отвернулся: терпеть не мог, когда ему сыновья пере­ чили. Собаки рвали постромки, грызлись незло, Пантиска важно покрики­ вал на них и ждал, когда выйдет одетый Максим. Максим выскочил в рваном ватнике, подвязанный красным пояском, в бахилах-опорках, с топором в руках. Вслед за ним показалась просто­ волосая Арина, погрозила парным кулаком: — Друг к дружке близко не суйтесь, не ровен час — опять башку Прошибете. Собаки тянули порожние нарты так быстро, что мальчишки едва 85