Сибирские огни, 1967, № 1

Он снова забрался под теплый тулуп, но уснуть уж не мог. Грохотал гром, и молнии вонзались во все щели ветхой карамушки. Большого дождя не было: он сыпал порывами, крупно, мокро шле­ пал по крыше, по лужам, но быстро стихал, словно давал себе передыш­ ку. Ветер мешал разойтись дождю как следует. Максим с печалью думал сейчас о своем отце. Уж вот кому холод­ но, жутко в такую бурю. Озябший, голодный... Конечно, голодный: ведь мальчик видел, как отец взял с собой буханку черствого хлеба, а две оставил дома. И они с матерьн? съели оставшийся хлеб, съели еще не­ сколько дней назад. А отец уж и вовсе уплел свою буханку давным- давно... И полезли тут в мальчишечью голову разные картины из его труд­ ной жизни. Жили они раньше на Кандин-Боре, не так далеко отсюда, но и не так уж близко: по Оби надо ехать от Пыжино все вверх, вверх — до реки Парабели. Потом еще по какой-то реке, и там, на высоком яру, в глухой тайге, и стоит тот Кандин-Бор: сколько-то бараков, сколько-то домиков, а вокруг — сосны, такие веселые в солнце. Круглый год жили там лесорубы, на Кандин-Боре. Они валили, сплавляли лес, а отец Максима отводил лесорубам деляны, места для вырубок, лесосеки. Там, на Кандин-Боре, Максим и родился. Он помнит себя лет с четырех, а может, и раньше, но мать говорит — с четырех. Первое, что он помнит, это как он сидел на поленнице дров, а мать пилила с отцом на козлах чурки. Тогда ему как раз и было четы­ ре. В тог день на землю и на деревья лег первый лохматый пушистый снег, но было тепло, пасмурно и неветрено. Максиму надели черные катанки по ноге, черное пальто с ватной подстежкой, шапку с ушами. Или он сам попросился, или отцу так захотелось, но его посадили на желтую поленницу. Поленница пахла корой, смольем, морозцем. Маль­ чик сидел и оглядывался по сторонам. Отец поднимал, ворочал, взваливал на козлы кряжи-сутунки, и вы­ ходило у него это легко. Отец был высокий, сильный, с жесткими колючи­ ми усами. Он подмигивал сыну и говорил: «Что, Максимка, едят тебя мухи! Нос еще не отмерз?» Толкнет шутя отец сынишку, он — бах! и падает на поленницу: она широкая, не боязно. Отец улыбается, мальчик смеется, а мать говорит что-то ласковое и ворчливое: мол, зашибешь ребенка, слетит с поленницы. Из трубы их дома идет дым, и так много и такой он черный, смоле- вый, что кажется — это от него и небо такое мглистое, дымное. И тучи, наверно, оттого и собираются, что много везде печей топится. Тучи — от дыма... Жужжит пила, на снег, на валенки отцу с матерью брызжут опилки — струйками, струйками: жик-жик. Долго сидел так Максим, оглянулся —позади него, на низкой голой березке, лепятся белые курочки. Они близко, и мальчик тянет к ним ру­ ку, показывает отцу: «Курочки, курочки!» «Смотри-ка, мать,—говорит отец,— и впрямь — куропатки». Он отложил пилу и— в двери: дом-то рядом, шагнул —и порог. Максим догадывается, что отец побежал за ружьем и будет сейчас стре­ лять. Мать берет сына в охапку. Максим брыкается, хнычет; его хотят домой утащить, а ему здесь быть охота и видеть, как отец будет стрелять белых курочек на голой березе. 73