Сибирские огни, 1967, № 1

покажет. Покуривают, поплевывают, да все про то же толкуют: про ве ликое, небывалое наводнение. — Эва прет, сатана, язви ее! — плюется бондарь Андрон.—Прям: удержу нету: ведь от нее, скажи, печной заслонкой не отгородишься Придется, паря, гачи закручивать да в кедрачи бечь. Остяк Анфим Мыльжин, вольный промысловик, звонко хлещет себ: пальцами по голяшкам бродней. — Врысь побегишь и то, холера, настигнет... Нисяво-о, большой во да —рыбы много! Промышлять пойдем. — Оно так,—соглашается с ним Андрон и поводит по сторона* головой.—Озерья обрежутся — рыбка с соров покатится, не промешан А больше рыбы еще комарья будет. Из годов нонче будет комар: с весни жучить начнет. — Без полога не уснешь —зачикочут.—Анфим помолчал, глянул на бондаря краешком глаза; Андрон тискал ладонями уши, мотал головой, морщился.—Чо, паря, опился вчерася, корежит? — Да, брат... дело не в порядке: баба щи пролила, облила все пят ки... Черт поднес — выпили. — Али правда? — Ну вот еще! Поди сродственник твой же, Костя Щепеткин. Я за дровами собрался, лодку столкнул, и он тут подлез. А с Костей связки, как с чертом пляски. Пристал: пошли да пошли. Одна у него песня..! Пятый стакан на коленки Щепеткина бросил. Отволок его спать, а он не лежит. Маялся с ним: ночь, как порох, прошла... Не люблю я его! Уж как пристанет... Анфим Мыльжин пощелкал языком, как бы выражая этим согласие с суждением Андрона. — Мал-мал маракуем,—сказал он после, выждав изрядно.— Прав­ да твоя: дурной Костя мужик, лешак, а чо поделаешь? Бабе своей он глянется, якорь его! — Сестра твоя, Катерина, ему потакает... О Косте Щегтеткине больше не говорили, замолчали надолго. Слы­ шалось, как в затопленной согре кричит соксун —широконосая утка, де­ рутся дрозды. «Тюр-ли-ли! тюр-ли-ли!» — качались тонкие кулички на кочках. Издалека, наверное с острова, где высятся осокори, долетает сюда мягкий голос кукушки. Анфим ловит знакомый звук молодой весны, ловит, подставив ухо, приоткрыв рот и сощурившись. Лицо его сплошь рябое от оспы, даже на плоских больших ушах видны рытвинки. Оно кажется сонным, ленивым. Из широких и круглых ноздрей продирается сквозь густой волос двумя быстрыми струями дым. Костистое грубое ли­ цо Анфима вдруг сморщивается: выскалив зубы, он громко чихает. — Спичку в нос! — говорит бондарь Андрон. — Спасибо за мягку затычку,—отвечает привычно Анфим, дико выкатывая глаза, собираясь, наверно, еще раз чихнуть. Но больше не чихает, только все еще морщится и трет нос кулаком. Андрон, якорь тебя, переходит на шепот остяк.—Али я из ума выживаю? Опять мне Лукерья привиделась. — И опять, поди, псЗтом облился с испугу? У остяка Анфима скончалась недавно родственница, мозглявая ста* рушонка Лукерья. Было этой Лукерье не сосчитать сколько годов И вот она как-то ночью Анфиму пригрезилась, голая, «чистый шкилет» Будто бы говорит ему: ' } «Ты, Анфимушка, в баню собрался, так меня не забудь- я тебе спи* ну потру». Сама страшная старушонка, загробная, а голос вроде бы девичий, 64