Сибирские огни, 1967, № 1

тельствующего Сената, недвусмысленные, строго определенные и, с этой стороны бесспорные, били прямо по цели Отказать себе Сенат не мог. Решение было отменено, в Самаре был новый разбор, на который пригласили тюремных служителей, те подтвердили, что Красноселов действительно слесарничал, лудил, починял, и присяжные вчистую оправдали его. Старая Самара. Старое здание окружного суда (бывший дом куп­ ца Светова). На скосе угла — чугунная доска: «В 1892—1893 гг. в этом здации работал защитником при Самарском окружном суде Владимир Ильич Ленин». По железным ступеням, отшлифованным подошвами множества посетителей, поднимаюсь на второй этаж. Тут стояли они после судебной катастрофы —кузнец и защитник,—1 разделенные точеными балясинами мореного дуба под неусыпным до­ глядом бравого пристава. — Теперь уже не выпустят...— говорил кузнец, глядя под ноги. — Напротив. Повторяю, напротив... Кузнец молчал, переводил глаза на оживленный судебный разъезд. — Не позже, как завтра, я потребую свидания с вами, чтобы под­ писать жалобу. — Боюсь, всего боюсь... — Будем настаивать перед судьями Сената, именно настаивать. — Не послушаются... Нет, нет... — А мы их заставим! И — заставил! * * * От здания окружного суда к дому, в котором жили Ульяновы, от­ правляюсь пешком. Линии этой части города, ее геометрия, остаются такими же, как и три четверти века назад, и я могу, я хочу повторить его путь с его думами после всех перипетий процесса Красноселова. Тогда, в белозимней Самаре 1892 года, он, очевидно, начинал свой путь вот здесь, от боковины площади, шел по каменному рукаву Дворян­ ской (теперь Куйбышевской), у чугунных решеток Струковского сада переходил улицу — и дальше по Почтовой... Только по Почтовой ли? Эту улицу тогда перегораживала махина строящегося собора — азямы, шушуны, штабеля леса, камня, обозы ломовщины... Сознание, что твои шаги где-то совпадут с его шагами, что это его путь, а вот эта комната — его комната, в это окно он глядел, тут спо­ рил, писал первые страницы своих книг, любил и мечтал — это созна­ ние трогает, горячит воображение... Пройдут тысячелетия. Люди забудут имена монархов, пап, завое­ вателей. Канут в лету Чингисхан и Батый, унылый частокол Людови­ ков и Карлов, эти мрачные и временные обозначения безостановочного бега истории. Только тонкие знатоки смогут тогда положить на бумагу границы теперешнего мира. И лишь одна память, память о Ленине не истощится, не оскудеет. Живые все спросят у мертвых, мертвые все скажут живым. Архивы, воспоминания, дневники, портретные зарисов­ ки, фотографии, наброски речей и программ, почта царей, дипломатов, работников партий, его письма и письма к нему, недосказанное и недо- нисанное — все, все, отовсюду — из Варшавы, Шушенского, Москвы, 59