Сибирские огни, 1967, № 1

Еще потолкавшись в народе, в проходах, набитых битком, мы шли обязательно к ходе — к китайцу, что ходит с лотком. Дед с ним познакомился в бане, и прозвищем не обижал, любил разговаривать с Ваней и кухню его уважал. — Ну, вот, потрудились мы, внучек. А ну-ка, лоток приспусти! — И дюжина сладких тянучек — Никандр Стихи! Как в тебя проникала размеренных слов их капель! ...Разбуженный стуком бокалов, из детства, еще и теперь всплывает вдруг благоговейно хранящийся в памяти кадр: с отцом за бутылкой портвейна сидит Алексеев Никандр. Нельзя не согреться, конечно, с мороза, из волчьей дохи! То гневно и резко, то нежно он пьет и читает стихи. Он мастер словесного дела — талант у него в потрохах! Мортиры и пушки Вердена в его громыхают стихах. Звучат имена по-французски — во Франции был он в плену. Потом в колчаковской кутузке, до срока обрел седину. Теперь — уезжает на Север... Горжусь я его сединой. Известный поэт Алексеев с мальчишкой толкует, со мной!., в моей рукавичке, в горсти... Не в шутку дивясь, что в Китае бывает тепло и зимой, вспугнув воробьиную стаю, мы с дедом спешили домой. Заслышав, как хлопают сени, завидев коня у крыльца, мы знали: Никандр Алексеев4 приехал — товарищ отца. Алексеев В нем нравились тяжесть затылка, и взгляд вдохновенный, и жест, и то, что он прост, и бутылка в дни будничных встреч и торжеств, и голос — то гневно, то нежно читающий смертным стихи... Из всех его книг я, конечно, не помню теперь ни строки. А помню: в калитку поторкав, вхожу в тот застывший уют, у жизни на мыльных задворках, где больше не спорят, не пьют. Где правят ершистую строчку покорно, без авторских бурь: — Что сделаешь! Надобно дочку отправить в Москву, через Буй... Я помню: какие-то пассы его совершает рука с листком гонорарным, у кассы — забыли вписать старика... Долги. Юбилейная проза, которая больше не льстит.., 14