Сибирские огни, 1967, № 1
мужикам. Лесорубы почти через каждого пошли чирьями мучиться. На другого смотреть муторно: понасядут, как грибы-мухоморы, повдоль, по перек поясницы, или по плечам, на лопатках. А то на самом что ни на есть низу — бедному мужику ни сесть, ничего. А иной еще с шуткою приговаривает: «Чирий-василий, сядь пошире — место просто, сядь де вяносто». И смех и грех. Мужики выдирают шерсть клочками из заячьих шкурок и с мылом на ночь прикладывают, чтобы прорвало. Хорошо еще, лук печеный. Но лук не у каждого есть, а заячьих шкурок у всех хва тает— по стенкам над топчанами висят. Петли зимой на зайцев многие ставили. Максим и то ходил, только ему не попадались. К весне поближе кино совсем возить перестали: Максим и ждать устал. Он начал ловить жуланов корытом, синичек. Насторожит корыто, поставит его на ребро, подопрет коротенькой палочкой, а под корыто сыпнет овса — для приманки. Длинный шнур из обрывков дратвы уве дет за угол барака. Станут жуланы, синицы овес клевать, залетят под корыто, он за шнурок дернет — корыто захлопнется, и птички в ловуш ке. Сколько жуланов, синичек Максим переловил. Покажет Егорке, по играет и выпустит. В какой-то день привезли с лесосеки тетку Катерину. Лошадь была мокрая, из ноздрей у нее вырывался тяжелый пар, она хлестала хвос том, подкидывала настеганным задом. Только на лошадь взглянуть, и то скажешь, что недоброе на деляне случилось. Максим со всех ног пустился к бараку, куда подвезли тетку Катю. Она тихо, шатаясь, вышла из розвальней, правой рукой прижимала к животу левую, несла ее в рукаве полушубка с бережью, как запеле натое больное дитя. Не плакала тетка Катя и не стонала, но с лица по казалась Максиму страшная, черная. Лоб исхлестали морщины, воло сы выбились из-под шапки и от быстрой езды и ветра заиндевели. Ка терина морщилась, узкие щели глаз затекли водянистой мутью. Максиму в эту минуту вспомнилась почему-то веселая Катерина, пьяная, когда она пела частушки у бабки Варвары и всеми пальцами била по балалайке... Ее завели в барак, помогли снять полушубок, и, когда ей пришлось разгибать левую руку, она люто сверкнула глазами и матерно выруга лась. Максим увидел на руказе у нее кровь, а вся рука была вялая, по синелая. «Бревном придавило, поди... Грузила на волокуши, оскользну лась. наверно, попала рука между бревнами. А они вон какие тяжелые, толстые. Только косточки, поди, хрустнули...» Прибежала толстая повариха, та, у которой «смех конячий», как го ворил тогда Пылссов. Подперла повариха косяк у порога и, как захва тила ладошкой разинутый рот, так и стояла, выпучив перепуганные глаза. —'Ступай принеси человеку чаю покрепше, погорячей, а я пока ло шадь перепрягу,— сказал мужик, что привез Катерину с деляны. Он выпряг уставшую лошадь, заложил свежую, помог Катерине снова одеться, и та пошла к выходу, так и не выпив кружку горячего, исходившего паром чая. 11 Выйдя крадучись из ворот, Левка пошел край дороги по цельному снегу, чтобы скрипом не выдать себя. Была тишина кругом, в доме Пылосова ярко горел свет. Левка по- 152
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2