Сибирские огни, 1967, № 1

Манефка повернулась к стене. Да гляди ты сюда,— шептала Калиска. пихая ее под бок.— ког* да подойдет на стрелках двенадцать, мы только с тобой забежим в хле­ вушку, где овцы, вырвем у них по клочку шерсти: узнаем, кому какой масти жених достанется. — Бессовестная,— протянула Манефка, зарываясь в подушку. — Ладно, ты забегать в хлевушку не будешь, я одна. Ты просто так постоишь, меня подождешь... А то мне одной, небось, страшно. Гадальная ночь наступила. Все поджидали двенадцати, и никто с уверенностью не мог сказать: когда же точно будет двенадцать? Во всех пыжинских домах часы шли по-разному. Поэтому Левка боялся прокараулить, когда Калиска пойдет гадать, а эго ему надо было знать точно. Он и послал Пантиску узнать у Пылосовых, сколько времени на их часах. Пантиска узнал, и Левка поставил свои ходики по нылосов- еким. Потемки были колючие: погуливал ветерок, секла по лицу льдис­ тая изморозь. Луна, окруженная желтым кольцом, забралась высоко на небо. — Я разболокаться не буду,—нахохлился Порфилка. — Ты только овечек отожми в угол... Они говорили шепотом, обошли по задворкам иылосовский дом, в котором, как и в других домах, светились окна, из трубы валил клубом черный дымище. Снег поскрипывал, и они осторожничали, тайком под­ бирались к хлевушке, где у Пылосовых были заперты овцы — Запри меня, а сам погоди на сеновале.— сказал Лепка. Он прошмыгнул в хлев: теплая кислая темнота обняла его. Овны повскакивали, закрутились в тесной клетушке. Он постоял, давая успо­ коиться овцам, и сам успокаивался. Вспомнил барана, которому налили они скипидару под хвост. Левка скинул с себя телогрейку, старенький пиджачишко, рубашку, штаны, белье исподнее — начал топтаться на месте, чтобы не заколеть. Он дрожал от озноба, от внутреннего волнения, но был радешенек, что узнал накануне про Калискину ворожбу. Сначала он хотел ее подду- рить по-другому, хотел напугать, в белое привидение вырядиться. А гут Манефка неожиданно выболтала: Калиска на жениха ворожить будет, в полночь пойдет шерсть у овечек дергать! Левка с Порфилкой задумку свою перестроили. И вот... С робостью шла Калиска вдоль поленницы, мимо зарода сена, за которым хоронился Порфилка, прошла весь двор и замерла возле две­ рей хлевушки. Входить было боязно. «В новогоднюю полночь черти по­ всюду кишмя кишат: в колдовстве, в ворожбе пособничают»,— говорила ей мачеха Манефка — противная морда, не захотела пойти вместе с ней. Калиска нащупала щеколду-защелку. Она была все же высокая девка, а вход в хлевушку был низкий. С замиранием души шагнула она в затхлую темноту. Как слепая, она протянула вперед руки, нагнулась, нашаривая кудрявую, мягкую шерсть овец. Овцы дышали где-то в другом углу, дальше, и ей надо было ступить в глубину хлева, запустить мальцы в шерсть, вырвать клочок и бежать, чтобы после на свету рассмотреть, какая она. шерсть: серая, черная, белая? Калиска сделала шаг, и рука ее вдруг коснулась чего-то холодного, скользкого, гладкого и дрожащего. Ужас охватил ее всю. Она и закри­ чать не могла от страха, она кинулась к выходу, забыв пригнуться, и врезалась головой в верхний косяк. Упала, как захлестнулись... Левка сгреб в охапку одежду, пимы и голый, в одних носках при- 149