Сибирские огни, 1967, № 1

В чистых березняках сквозил ледяной ветер и через первый снег еще пробивался желтый, пожухлый лист. Над головой качались, гну­ лись в бледнеющем небе голые сучья берез. Казалось, что и березы тя­ нутся к дыму, к костру, и шумят, сердятся, спорят из-за того, что всем у маленького огня не хватит места. К костру, на берег Чижапки, подходили из глубины березняков пильщики, тесщики — краснолапые, багроволицые. Телогрейки у них были опоясаны супонями, за супони подоткнуты рукавицы-верховки. Мужики всаживали топоры в пни, цепляли за сучки пилы лучковые и лезли к огню, потирая над дымом руки. И всякий раз затевался сам со­ бой разговор. — Прохватывает до мозгов: в стеганки надо оболокаться. — Щукотько сулился всем по стеженым штанам выдать. — С обещанием, знашь, не торопятся. — Щукотько спит на перине с милашкой, ему не знобко. Здоровый мужик, гесщик Левонтий Типсин, обжегся- картошкой—> так торопился, не прожевав, какое-то слово вставить. — Стукни его по загривку — подавится! —посоветовал кто-то. — Проскочило,— выставил зубы Левонтий и поглядел на всех мокрыми от навернувшихся слез глазами.— К сладкой бабе подсыпал­ ся наш командёр. — Всем взяла, да глаза скрасна: как у белой крольчихи. — От зависти ты... Дейка Махотская баба —держи ухо мимо. Я только вот об чем думаю: командёра на ночку нашим Левонтием за­ менить —он подюжей будет. — Разыноходились, язви вас,— сказал Андрон Шкарин.— Как кто про бабу вспомянет, так вы... Мало, знать, вас работушка мыкает. Смеялись, а потом тяжело, надолго задумывались... Широкими волнами клубился в вершинах шум, трещала, скручи­ валась береста на огне, пеплом подергивались березовые угли. Ветер срывал пепел —и обнажались на углях красные, злые точки огня. В сумерках собирались в бараках. Шарканье ног, голоса, треск поленьев в печах, желтые языки керосиновых ламп с бумажными аба­ журами, пар от пимов, спертый воздух от множества тел и сотен выку­ ренных самокруток — все это было из ночи в ночь одинаковое, постоян­ ное, как постоянным был скрежет напильников за переборкой в углу барака, где правщики вострили пилы и топоры. Вертелось ?очило в высокой колодине с ржавой водой, и хлюпаю­ щий протяжный скрежет то нарастал до страшного воя, то падал, буд­ то бы стачивался. Под этот мокрый скрежет с непривычки нельзя было уснуть. Новички пальцами унимали свербящий зуд в ушах. — Ужжит, зараза! Ухи закладывает. С вечера и по ранним утрам на красной плите кипело с десяток больших котелков, булькало, клокотало, кто-то снимал уже сваренное, кто-то пристраивался, кому-то советовали: _ Скрошил бы картоху помельче, похлебка разваристей будет. — Обеззубел, што ли? — Овсянки брось, гороху — не надо, он долго варится, а керосин, гляди, догорат. — Щукотько должон был седня подъехать на лодке. — Говорили ему: вертайся быстрей, не задерживайся. _ Ты говорил ему скрозь зубов, а ему надо было ласково... _ Буду еще дурака из себя корчить. Ему бы ласково шею намы­ лить, еще за старое. Локомобиль летом три дня простоял, и мы без жратвы насиделись. 141