Сибирские огни, 1967, № 1

натягивалась, разглаживалась, когда голова опускалась: перемет он вытягивал из-под себя, из-под ног, и складывал коленцами перед собой. — Здорово живешь,— сказал, переступая порог, Щукотько. — Здорово, коли не шутишь. . — А мух у тебя — глаза выбивают! И в самом деле: в избе чертово скопище мух. На столе было что-то пролито, на полу под столом валялись рыбьи кости — и пол и стол бы­ ли черны от мух. — А ты зажмуряйся, не выбьют,— запоздало ответил старик.— Ты с болиндером даве приехал? Я на песке был, видал... И чо ты хошь от меня? — Перевоз. Маковей не поднял головы, не сдвинулся с места Знай — вытяги­ вал перемет и складывал возле себя коленцами. «Хитруша,— подумал Щукотько,— не глядит, а видит. Куражится, чтобы побольше слупить. Ничего, на мне ты где сядешь...» «Причиндал, видать, по нему,— соображал Маковей.— Или вовсе не повезу, или семьдесят пять и точка». — Обедал я токо што,— икнул Маковей,— а после хлеба и соли богом велено отдохнуть подоле. — Что ж не лежишь — шарашишься? — Щукотько решил отве­ чать ему тем же тоном, не заискивать. — Это не дело — безделица. Перемет кончился, Маковей распрямился, хрустнули коленки, по­ шарил рукой против сердца. — Ветер насвистывает, волны — боязно ехать. Вывернешься из обласка, и до свиданья... Беготни с перевозом много, толчешься, руки наматывать, а здоровья — тю - тю . У меня расширение сердца. — Кержаки были всегда здоровущи,— усмехнулся Щукотько. — Были да сплыли. Ранешно время с теперешним не равняй. Глаза у Маковея близко посажены через узкую хрящевинку носа, и похожи на глубокие конские наступы, залитые ржавой водицей. Сейчас они сонно-ленивые, но могут и злом засветиться, остекленеть. «Хитруша». — Слушай, старик, вези-ка да не куражься. Мне недосуг: я ведь на службе. Задержишь — нажгут, не помилуют. Маковей хлопнул по ляжкам. — Напужал! Напустил с перетруху! —- Лицо его озлобилось, губы задергались.— Двух сынов у меня на фронте кокнули. Вся радость, вся жизнь моя в них была! Чуешь ты, проходимец дорожный? Не повезу! Щукотько уж и не рад был, что сказал опрометчивые слова. Знать бы про сыновей, так и не заикался бы... Гаврила Титыч себя успокаи­ вал: «Подожди, подожди — уляжется. Знать бы, знать бы...» Сидел он у порожка на лавочке, перебирал ногами. Маковей думал о нем: «Ты, язви тебя, как заяц в петле: вкруг меня будешь топтаться, как вкруг осины, покедова не задушишься». — А мух сушеных теперь принимают,— проговорил чуть слышно Гаврила Титыч, и глаза его сузились. — Чаво? — Да мух, говорю, аптеки принимать стали, сушеных. И дорого что-то, читал я... \ — Ври. — Вот тебе! Да наука и тут дошла. 134