Сибирские огни, 1967, № 1

В тридцать седьмом Пылосов и Щукотько совсем волю взяли. Гаврила Щукотько особенно с полюбовницами роскошничал, а жен$ с ребятишками впроголодь держал, в куске хлеба отказывал. Жена у него коренной кобылой везла. Щукотько крепче характером был, увертливее, чем Пылосов. Шли они в жизни не прямиком— воколесицу. Поэтому друг за дружку им надо было держаться. Пили, ели, в пимах щеголяли — то в черных, то в серых, то в чесанках. А рабочие на смолокуренно-пихтовом онучи мотали, переобуться не во что было. У Пылосова жена умерла. Остались девчонки, вот эти две— Ка- лиска с Манефкой. Иван Засипатыч какое-то время крепился, по чу­ жим юбкам не шарился. До этого как-то Иван Засипатыч пристраивался к ней, Стюрке Го- ноховой, по мужу Купряшиной, да с первого раза не уломал. После смерти жены он решил взяться за Стюрку ладом. Гаврила Гонохов посоветовал дочери: «Посватает — выходи». Стюрка была во всем послушна отцу. Неприметная, тихая, такая же вот, как теперь. Пылосов стал наезжать прямо в тайгу, где дымились печи, кипе­ ла в котлах смола, вытапливалась из мелко накрошенных пней, текла по деревянным желобам красно-черной струей в бочки-приемники. Чад стоял над тайгой, над полянами, вырубками. В бараке-теплушке Пылосов в тот день пил чай, ел колбасу, пе­ ченье. Пригласили и Стюрку с ним почаевничать. До обеда еще время не вышло, но Щукотько мотнул головой: мол, чего ты, иди же, дуреха! Щукотько о чем-то заговорил с Гаврилой Гоноховым, вроде какой-то совет ему стал давать, как глаза вылечить: к Стюркиному отцу, невесть откуда, пристала трахома. Может, Щукотько и не об этом с ним гово­ рил, может, о ней, о Стюрке, или о чем о другом, только ни он, Щукоть­ ко, ни отец в барачке-теплушке не появлялись. Стюрка, войдя в барак, подбросила в печь поленьев, распахнула стеганку, села к столу с улыбочкой, есть начала. Пылосов ей, она пом­ нит, кажется, так сказал: «Ешь здоровей, не стесняйся». И она ему вроде так отвечала: «Мы к пище такой не привышные. Худа бы не было...» А дальше у них пошли обычные разговоры, которые Стюра тоже все помнит. Сыпал на улице снег мелкий, крупянистый, и он сказал: «Занепогодила погода...» «Заморочало»,—отвечала она по-нарымски. Пылосов к ней полез обниматься, она упротивилась, отвернула лицо. Подумала: «Скажет, что морду от него ворочу. Пускай говорит, она разве что посмеется: смех бабу выручает, смех всяко можно понять, бабий смех в задор вводит». А Пылосов удивил ее тем, что сказал: «Хорошо — супротивничай. Мужикам это нравится». Она не нашлась, что ответить ему, молчала, куталась. «Ты обо мне плохо думаешь...» Пылосов уже тогда плешивел, но совсем в лысые еще не вышел. Поскоблил он пальцем реденькую макушку, собрал кожу на лбу гар­ мошкой. задумался. «Сидишь, поди-ка чего-то соображаешь? Ну, скажи». «Зачем говорить, о чем бог не велит». «Ишь ты какая! А ежели я тебе другом стану?» «Все вы друзья до черного дня». 128