Сибирские огни, 1967, № 1
людей на себя работать не нанимали. Каждый в семье сызмальства ра боту крестьянскую наперечет знал. Пахали, сеяли, скот держали. В семье было восемнадцать душ. Германская началась —отца на фронт потащили. Пока Гаврила Гокохов, Стюркин отец, за царя Николку в окопах мок, в семье его господь прибрал четверых ребятишек и матушку вместе с ними. В семье старшие дети сами себя обихаживали: теткам, золовкам, племянникам помогали нужду терпеть. Домашней тканки дерюжные коврики ткали из всяких цветных лоскутьев, пряли куделю — пальцы в кровь суровыми нитками перепрядали. Зипунов в семье не было —шабуры носили. Зи пун из цельной шерсти, а шабур —одна шерстяная нитка, другая пор- тяная. Парни штаны носили холщовые. Почитай, полсела у них так хо дило и жило так... Церковь есть — село, церкви нет — деревня. В Ма лаховке была церковь, Малаховка их селом называлась. Гаврила Гонохов вернулся с германской раненым, но духом не па дал: есть руки, земля, берись да хозяйствуй. Домохозяйнику ли, кре стьянину, от земли, от нужды бегать? И власть советскую он поддер жал, всей душой принял. Год выпал счастливый: урожай сняли, оправились, скот завели, свинюшек. Стюрку, из дочерей старшую, замуж пора было выдать — выдали, за соседского парня, Купряшина. Первые блины после свадь бы по обычаю родители жениха делают. Гостей созывали, на радостях не скупились. По обычаю же молодым гости деньги на стол кидали, тоже больно не скупердяйничали. Жить бы, хлеб сеять, детей рожать — Колчак пошел. Били, хлеста ли, девок насильничали, последнее отбирали... Налетали вершние с саблями — страх! Поздней осенью Гаври ла Гонохов, не будь дурак, прирезал скотину, какая была, стаскал на крышу. Припрятал он там с дюжину поросяток-ососков, гусей закорм ленных и полтуши телятины: телушку тоже зарезал, году не было, уж так ему жалко было. Прискакали колчаковцы, загнали в избу всех го- ноховских, караул приставили. А выпустили когда — на крыше уж пу сто было. И пожалиться некому: кто взял —тог съел, и у того шашки сбоку. А кто донес, тому тоже, видать, корысть была... Отец Стюркин ушел партизанить, год сражался с белогвардейцами и вернулся. А мужика своего, Купряшина, она так и не дождалась... Гола четыре мыкались Гоноховы и завербовались на Желтый Яр, на Васюган-ре-ку, на смолокуренно-пихтовый завод. Тут и столкнула их жизнь с Пылосовым и Щукотько. Пихтовый и смолокуренный промыслы были в диковину Гонохо- вым. На пихтовое масло рубили лапник, на смолу по старым сосновым вырубкам пни выдирали ломами, вагами. Да не какие попало, а самые черные, которые лет по пятнадцать в земле торчали. С работой свык- нулись, пайки давали терпимые. Но получал их сполна не каждый На Желтом Яру смолокуренными и пихтовыми промыслами ведал Иван Засипатыч Пылосов, а в помощниках у него ходил Гаврила Ти- тыч Щукотько — пробойный, бесстыжий мужик. У него была большая родня: отец, мать, сестра, братья. Жили они где-то по Васюгану еще дальше, в колхозе. Обстроились, обзавелись хозяйством Ходили такие слухи, что Щукотьки держали раньше кожевенный завод, были очень богаты. Видно, таких, как Щукотьки, в желоб не запихаешь. Посмотреть на Щукотько, так одна у него забота — вокруг началь ника бегать, в уши дуть: этот такой, этот сякой. И Пылосов ему верит. Как же не верить, если ты заодно, если ты хлеб с маслом досыта ешь и юбки суконные бабам на головы задираешь? 127
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2