Сибирские огни, 1967, № 1

/ было в войну за столом духа приятнее и знакомее, чем картофельный. И ребятишки от долгого ожидания сейчас поводят носами, будто сто лет не ели, сердешные. Не дождутся, когда взрослые есть начнут. А взрослые не торопятся что-то: все наговориться никак не могут, про войну слушают. Дядя Андрон и раньше медлительный был, неторопкий, а теперь стал и вовсе. Улыбка долгая, с выдержкой, будто хочет этой улыбкой всем, кто собрался здесь, радость вернуть и сам со всеми нарадоваться. Нагнулся Шкарин, покряхтывая, достал из-под лавки сумчонку — серую, сморщенную: была на вид она — смотреть не на что. А как стал он на стол из нее доставать, вот диво было! Тут и банки с консервами, и хлеба краюха, и колбаса, и сахар пиленый, и фляжка зеленая. По­ ставил на стол он фляжку, провел кулаком по губам — улыбку с лица иссохшего снял, и все уж не на него смотрят, а на эту зеленую фляжку. — Трудно ехал я к вам, голодно. На вокзалах ждать надоело. Не раз порывался: вытащу, думаю, фляжку, да выпью с тоски... Не пил. И дружки находились, приятели... все едино не пил, вам довезти хо­ телось. По первой выпили. Мужики на закуску сразу не бросились, лишь водицы чуток прихлебнули: ждали сидели, пока жар от нутра по всему телу разгонит. А бабы, как выпили, так стали картошку запихивать в рот, прошлогоднюю капусту, кислюшую — глаза' выворачивало. К кон­ сервам, к колбасе едва притронулись: взяли для пробы, для лаком­ ства. После второго стаканчика и мужики начали есть, навертывать. Бабы же от рюмки второй отказались: одна Анна к себе придвинула. Сказала, что, жалко, нету тут Катерины, золовушки, а то бы они отче­ бучили: выпили бы ладом да сплясали. Арина уже и не ест: захмелела сидит, спирт ей в лицо кинулся, глаза затуманил. Глядит она затуманенными глазами то на дядю Андрона, то на Анну, будто бы хочет подбить ее, Анну, на какое-то дело, на которое сама не решается. Анна перехватила взгляд ее, поняла, прокричала на­ битым ртом: — Андронушка! А далась тебе эта Чижапка? Или намыкался ма­ ло — ишшо захотелось? Кашель вырвался вместе с дымом у дяди Андрона, спина согну­ лась, лицо пятном посинело от переносья до щеки. Андрон железную ложку в пальцах согнул. — Я раненый, к строю негодный: бывает, што память теряю, света не вижу... А воздух лесной, березняки мне на пользу пойдут... И сколь­ ко смогу, буду работу делать. Он всех оглядел, на каждом лице задержался, а больше других на Арине. — Комиссар в Каргаске —на протезе... Тоже успел — угостился. Не повернулась душа отказаться... Скрипит этот протез у него, будь он проклят! Под Москвой ногу ему оторвало. А помню его здоровым: в со­ рок первом он нас провожал, речь перед нами держал, когда мы на па­ роход садились... После нас, говорит, и он ушел... Вернулся, на преж­ ний свой пост заступил... Хлопотун: день-ночь в работе. Душа не по­ вернулась против сказать... — А сказал бы, Андронушка,—жалобно простонала Арина, вешая голову.— Бог бы тебя простил... — Хотел простить, да ушел гостить.—Андрон покачал головой,— Ишь вы как, бабы, судите... Я в дереве смыслю, а им мастера нужны. А где они, мастера, сейчас? Война всех проглотила. На Чижапку сей- I I I »