Сибирские огни, 1967, № 1

глаза.— Ведь она на меня серчает, Катерина... Гадала я ей, ворожила... Анна усадила Арину за стол, подала простокваши ¡кружку. Голо- пупые ребятишки оторвались от чугуна, уставились на чужую тетку, пока та пила простоквашу. — Спасибочко, милая. Пошли бог радости твоим деткам. — Так ужо посылат,— рассмеялась Анна.— Большак-то мой девок щупат! Пылосов и нашшелкал ему: под горячий кулак подвернулся. — Слыхала я... А сколько же лег-то Калиске? — Ровня, поди-ка, Левке — шишнадцатый. Девки рано невестятся. По себе, небось, знам! — Анна скраснела и опять рассмеялась. — Меня ты в счет не бери: я поздно замуж-то вышла, на тридца­ том году. — А то, чо ли, все в девках ходила? — Об этом не сказывают —в тряпку помалкивают,— уклонилась смущенно Арина. — А я чуть поболе Калиски была, когда меня выдали. Мать без отца тоже мыкалась, четверо было нас у нее. И все мокрощелки, хоть бы на смех парнишка один. Я —- старшенькая. Пришли, посватали, мать была рада-радешенька. — Ну и — в добрый час. В разговоре Арина мягкая. Слово сказать — подумает, согреет его в душе, как в ладонях, а после уж выпустит: чтобы и слух ласкал, и чувство в нем было. С каждым-то человеком она осторожная, обходи­ тельная и больше всего боится немилость вызвать к себе. А вот Анна и ходит прямее и говорит тверже: такими словами, ка­ кие на ум придут. И покрикивает,”и матом пустит, и Арина ее пони­ мает: за мужиком баба живет, в доме своем хозяйка. Анна и судит и рядит, как хочет: о Пылосове, о Стюрке, бабе его, вот о девке-молодке Калиске, будь там хоть кто — она свое слово скажет. И все потому опять, что силу за собой чует, поддержку мужнину. Арина же ни при ком никого осуждать не бралась... Судить-то она судила в душе, да вслух не высказывала. Другое дело — чужую душу послушать, и Арина подогревала Анну: — Хороший тебе человек достался —Анфим. — Какие сами, таки и сани. Так говорится, ли чо ли? И Анна принимается раскладывать всю свою жизнь по полкам, при­ ступочкам, и Арина всем своим нутром чувствует, что и перед ней баба тоже забитая, не лучше ее, грешной. Вытолкнула мать Анну девчонкой на порог чужого, остяцкого дома, как босиком на мороз выгнала. Со свадьбой же сразу беда свалилась. — Одну всего ночь я с ним проспала, с некалеченым.— И водяни­ стые, выпуклые глаза Анны обволоклись туманом. Отец у Анфима и так был свирепый, а пьяный совсем впадал в буй­ ство неистовое. Как с ним бедная бабка Варвара жила — трудно понять. И бивал он ее, и за косу к железной кровати привязывал, и в амбар за­ пирал с крысами, и что только с ней не делал — все из-за ревности. Варвара в молодости была красавица, по ней и сейчас это видно. Одно­ му осгяку Анфимов отец всю щеку дробью порвал. Может, за Варва­ рой какие грехи и водились, но когда Анна вошла в их дом, Варвара была смирённая, тихая, как теперь. Тогда, на свадьбе, стаоик перепил, сел лошадьми править. Кони были кормленые, сильные. Погнал он их сперва по сорам, лугам, потом на лесную дорогу свернул. Несут кони, Анфим кричит: «Тише, тятька, невеста совсем забоялась, дрожит!» А пьяному свекру все нипочем: гонит коней. Дорога лесная извилистая, на раскатах сани заносит, об стволы бьет. 112