Сибирские огни, 1967, № 1

— А ты будешь? —Максим удивился даже: дома у них шаньги творожные лопают, а на картошку, поди, и смотреть не хотят _Я люблю картошку, на плите ломоточками жаренную. Но от нее чад, дома ругаются. Мальчик положил перед ней пригоршню поджаристых ломтиков, Манефа дула на них — студила. — Вкусно-вкусно!.. Хочешь, я буду приходить к тебе часто, книжки с собой приносить? Будем читать, я научу гебя буквам. Хочешь? У Манефы была розовая шейка, красивая, гладкая — таких Максим ни у кого не видал. И глаза темные, с мороза искристые, яркие. Ему ста­ ло с ней и просто и радостно, как не было никогда и ни с кем: даже с Пантиской, а уж они-то были друзья с ним! — И у нас были книжки, у папки,— заволновался мальчик,— «Ро­ бинзон», «Сказки дядюшки Римуса». А после мамка отдала их остякам самокрутки вертеть.—Он рассмеялся.— В книгах бумага лощеная, остя­ ки ее мнут в ладошках. — Я бы книжки не стала рвать, ни за что,-—замотала головой Ма­ нефа. — Мамка за рыбу... сменяла,— проговорил Максим. — Ладно, я к тебе приходить буду. Калиска у нас ленивая, книжек не люби г читать. Все дулась бы вечерами в лото... Калиска и в школе училась плохо, второгодницей в каждом классе была. Большуха, а бес­ толковая. Левочка перекинула со спины косу на грудь, склонила голову и пе­ реплела желтую ленточку. «Мать малюхонькая, отец лысый, гундосый, а дочь красивенькая. Отчего это так?.. Спрошу об Иван Засипатыче». — Иван Засипатыч у вас какой? — Сам видел,— удивилась Манефа вопросу Максима,— Мужик как мужик... «Не поняла». Максим раскрыл дверцу печки, чтобы бросить картофельные ко- журки. — Ой, какой ты в пламени рыжий, рыжий, совсем как огонь в печ­ ке! — залилась смехом Манефа. «Еще обзывается... Дал бы по маковке, знала бы...» Но злости той, что заставляла его бросаться на мальчишек-обидчиков, в нем сейчас не было. Картофельные кожурки потрескивали на раскаленных углях, мальчик захлопнул дверцу и сунул в рот обожженный палец. — Прикипел? —все продолжала смеяться Манефа.—Максим, ты гнездышки зоришь? — Зорю... — И сорочьи? — И сорочьи... И тут озорная девчонка совсем подавилась смехом. — Оттого ты и конопатый такой! Как... как сорочье яичко! После такого Максим, однако, и не сдержался бы, но вошла мать, разулыбалась с порога, проговорила, как умела она говорить: ласково, нараспев: — А, гостьюшка, невестушка. Хорошо, что пришла, голубонькая. И эти слова Арины развеселили Манефу: — Мал еще женишок у вас, тетенька, пускай подрастет. И долго бился в ушах Максима ее горячий смех, хотя дверь за Ма- нефон давно захлопнулась. Напоследок она сказала, что прибежит в другой раз с книжками. 108