Сибирские огни, 1967, № 1

что жена Пылосова, тетя Стюра, маленькая, как мышка, закутана в толстую шаль, а в доме тепло. Девочки были черные, и одна, меньшая, была лучше другой. Но какая из них Калиса, а какая Манефа — он не знал еще. Красивая глядела на него насмешливо, но без ехидства. Старшая, с толстыми ногами, словно бы говорила взглядом: «Стоишь как дурак, голодранец, держишь шапку в руках за уши, а в шапке — что? Воро­ ванное?» Ну да — ворованное, еще не чище! Он просто взял и отсыпал. Подумаешь! — Папа, это тот самый сараевский? — спросила та, что была кра­ сивее. — Он, Манефка, тот самый стручок,— сказал-просипел Иван За- сипатыч и поставил перед Максимом ведро.— Высыпай, не пялься. — Какой конопатый! — раскатилась большуха и поболтала ногой- бочоночком. «Жди, получишь,— про себя посулил ей Максим, заливаясь сты­ дом.—Молчала бы уж...» — Распоясывайся! — дернул мальчика Пылосов. — Набедокурил?—спросила тетя Стюра, хозяйка, все это время смотревшая на Максима с жалостливой тревогой. — Овес у коней воровал. — Не воровал.— Максима прожгло это слово насквозь.— Я отсы­ пал чуть-чуть у коняшек... Есть хочется. — Выпала доля вам, дети несчастные,— повернулась к иконам те­ тя Стюра. — Не жалей его, пускай по миру ходит... Бери суму и побирайся, а воровать не моги.— Пылосов притопнул широкой ступней; на полке задрожала посуда. — Не строжись ты над ним, что с него взять? Голод ведь, голод. — Сказал — не жалей, не распускай слюни,— тяжело остывал Пы­ лосов. Он подступил к Максиму, рассупонил веревку, которой тот был под­ поясан, выдернул из брючишек рубашку: на пол с шелестом потекли струйки овса. И шапку он вывернул сам, не давая Максиму одуматься. Вытряхнул, бросил ему под ноги. — Собери в ведро и отнеси коням. — Не буду...—Мальчик ковырял глазами пол, где валялся овес, перемешанный с сенной трухой, и где растекалась лужица мутной воды от снега, стаявшая с Максимовых опорок. — Папка, он сам соберет, ты не кричи на него, не топай. Это сказала Манефа, и голос ее показался мальчику светлым, про­ зрачным, как летний дождь. Когда падает такой дождь, то можно на­ сквозь промокнуть, до нитки, но не почувствовать ничего, кроме радости. Манефа по-прежнему глядела на него чуть насмешливо, но это была у нее привычка. Максим опустился на колени, нехотя стал скидывать овес пригорш­ нями в черное ведро. Встал, отряхнулся, хотел выскользнуть в двери, но голос Манефы остановил его: — Побудь маленько у нас, посиди. Максим остановился, набычившись. — Какой... сверчок. Не миновать лупцовки от матери. — Папа! — возмутилась Манефа. Отец покорился: ушел в дальнюю комнату. За ним и Калиска на­ правилась, бросив сестре: — Заступница! 102