Сибирские огни, 1967, № 1
— О-яньки,— вздохнула Арина.—Трус-то он хоть где сгинет... Егорка совсем стал захлебываться от крика, как его ни укачивала Арина, как ни тетюшкала. Тогда она поднялась с лавки, оделась, еще раз спасибо за ужин сказала и велела Максиму тоже домой собирать ся. Но Максим не хотел идти: ему посидеть еще было охота. И он остался. Но разговора больше ни о чем никакого не затева лось, и мальчик подумал с обидой, что это мать помешала Иван Заси- патычу дальше рассказывать. Иван Засипатыч одышливо приподнялся с низкого чурбачка, рас прямился не сразу: отяжелел после сытной еды. С сопеньем запихал се бя в полушубок, подтолкал оттопыренные уши под шапку, застегнул пуговицу у горла. — Так ты, сосед, погоди своего осетёра сдавать. — Погожу, погожу... Анфим высвободил ноги из-под лавки, захромал к выходу, а Иван Засипатыч носком сапога уже отворил дверь. — И я с вами,— поспел Максим.— Ух — темно да морозно! Он припустил бегом по вытоптанной дорожке. Она была не так ши рока, и в черноте ночи он оступался в глубокий снег, проваливался, вы дергивал ноги и бежал дальше, размахивая руками. У дома бабки Варвары, который теперь был и их домом, Максим разглядел сани. У саней были оглобли подняты и стянуты чересседель ником. «Тетка Катерина с лесосеки приехала, вон как»,— сообразил Максим и пошел тише. Дома было не до него: мать гадала у печки на черных, замусолен ных картах, а бабка Варвара и Катерина слушали и смотрели. Мать шепотом говорила про кро 1 вь и огонь, уверяла Катерину, что мужик ее, Костя Щепеткин, жив: так карты ей сказывают. И любит ее, и думает... «Врешь ты все,— говорит про себя Максим.— Гадалка, картеж ница...» Он помнит, как отец его, Егорша Сараев, ругал мать за карты, вы смеивал. Но Максим понимает: жизнь у них пошла сейчас трудная, и картами мать у людей добра вымаливает. Как-то же надо терпеть, когда у тебя ни кола, ни двора, ни коровы, ни кошки. Все понимает Максим, но стыдро ему за мать: зачем она так унижается?.. Утром, когда он выбежал по нужде на двор, тетки Катерининых са ней с поднятыми оглоблями уже не было. «Уехала». 16 ') В эту ночь случилось в Пыжино два события: одно хорошее — у Пылосова, другое плохое —у Анфима Мыльжина. Пылосов поднимался с постели рано — едва забелеет в окошках. Издавна была заведена такая привычка у Ивана Засипатыча. Обувался он под порогом, садился прямо на пол и шеркал ноги ступня о ступню, широченные лапы без пальцев. Жена вязала ему носки толстые, с корот кими следьями. Он совал в них ноги, по очереди наматывал поверх пор тянки из мешковины и обувал, смотря по погоде, бахилы или пимы. Не умываясь, закуривал, напяливал на крутые плечи полушубок или ду шегрейку, тоже смотря по погоде. Он был высоковат, и ему приходилось чуть пригибаться, когда перешагивал через порог. На улице он любил колоть по утрам дрова. И на этот раз, взяв в сенях топор, он сошел с крыльца и в мутном, сером рассвете заметил на свежем мягком снегу, выпавшем в ночь, следы. Прошла лисица, 7 * 99
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2