Сибирские огни, 1966, №12

хриплый лай собак, озверевших от непрерывного боя, от запаха крови, от трупов, немцы отступили к покинутым, заминированным партизан­ ским стоянкам. У Зольдинга все росло чувство унижения и ожесточен­ ности: он приказал группе саперов все взорвать к чертовой матери до последнего клочка, и в это время ему донесли по радио от подполков­ ника фон Ланса, что партизаны с большими потерями прорвались, но- что он, Ланс, попросил подкрепления и поспешно собирает новый мо­ бильный кулак и предпримет все для разгрома партизан на открытой местности. Читая депешу, Зольдинг обозвал своего начальника штаба тупицей, хотя отлично знал, что это не так и дело здесь не в стратеги­ ческом и оперативном таланте Ланса. Помедлив, Зольдинг соединился с Лансом и приказал ему снять оцепление, собрать все боеспособные части и преследовать партизан, но сделал это больше для очистки со­ вести. Зольдинг ничего не сообщил Лансу о своих потерях. В конце кон­ цов какая разница, на тысячу убитых больше или меньше. Солнце закатилось, приходилось останавливаться на ночь в лесу, начинало уже темнеть. Зольдинг приказал стянуть в одно место все под­ разделения, выставить охрану и ночевать; партизаны не станут их сей­ час тревожить, им тоже нужно время опомниться, да и они сейчас за много километров отсюда. Ему доложили точные цифры о потерях. Д-да, тысяча триста одиннадцать убитых и пропавших без вести, многовато. Теперь, правда, не столь важно — сколько именно; Зольдинг вспомнил глаза Скворцова, самый момент выстрела, когда руку дернуло вверх от­ дачей; впрочем, и это было теперь неважно. Он вызвал к себе майора фон Гюйса и приказал в случае своей смерти или другой какой неожи­ данности немедленно взять командование на себя и действовать соглас­ но обстоятельствам. Майор Гюйс ничего не сказал, только приложил руку к козырьку и ушел; в другое время Зольдинг обязательно остано­ вил бы его, потому что у Гюйса в глазах был вопрос, но сейчас Зо л ь ­ дингу было все равно, и не хотелось спрашивать и отвечать. Он уже знал, что он должен делать, а с остальным справится майор Гюйс, справится не хуже его, Гюйс честный опытный офицер. Солдаты молча и зло устраивались на ночлег в лесу и ничего не знали, вероятно и не узнают, но все равно Зольдинг сделает свое, сде­ лает ради них, ничего не знающих немецких парней, которые злы сейчас на него и винят его в своем поражении. Он исчерпал себя и ничего не может дать своим солдатам и офицерам. А Трофимов должен умереть, он должен убить эту легенду, эту неуловимость, он уже знал, как он это сделает, а теперь он лежал на походной, раскладной кровати, курил и глядел в натянутый над ним брезент, под которым бились от табачного дыма и пищали комары. Он их не слышал. Комары беспрепятственно садились на его руки, на лицо и шею, и только однажды он раздавил одного и, почувствовав мокрое, поморщился. Зольдинг не мог спать, он уже ни о чем не мог думать, кроме своего решения, и еще в нем неожи­ данно зазвучал Бах, Зольдинг не мог припомнить, что именно, но это был Бах, и Зольдинг, постепенно успокаиваясь, стал вслушиваться, ка к торжественно, спокойно и величественно возносились к небу серебряные колонны, тысячи людей плавили и лили металл, чтобы из тысяч серебря­ ных колонн звучала широкая, спокойная музыка, и у самого Зольдинга тоже росла широкая спокойная уверенность. Он должен сделать свое уже потому, что он немец, должна же свершиться для него высшая с п р а в е д л и в о с т ь . Родился же он для чего-то на этом свете! Его уж ничто и никто не мог остановить; серебряные колонны росли, достигая тех высот, где разливалось одно лишь ослепительное белое сияние. Он быстро встал, боясь, что музыка оборвется, вышел из-под брезента и,