Сибирские огни, 1966, №12

тряхнутый, предлагал отойти, обдумать положение, передохнуть (лишь' до следующей ночи), а потом будет видно. Он не говорил этого спаси­ тельного «будет видно», но Трофимов и сам не раз возвращался к мысли отоити, отсидеться, зализать раны, хотя он яснее ясного понимал, что отходить нельзя это гибель, люди на пределе, малейший шаг назад грозит паникой и полным разгромом. Гребов молча покурил и сказал: — Ну так как, Анатолий Иванович? Отходим, что ли? Трофимов сидел под деревом, под старой осиной; он полуприкрыл глаза от усталости, ему хотелось почему-то холодного свежего пива; кажется, он вспомнил его впервые с начала войны, и сам удивился по­ чему вспомнил. ’ — Сядь, отдохни, Игнат Степанович,— сказал он Гребову — По ­ молчи немного. — Ну, ну,— проворчал Гребов и неловко опустился на землю, двое его связных, не отходившие от него ни на шаг, тоже сели, пряча цигар­ ки в рукава. На Трофимова нашла непреодолимая дрема, ему показа­ лось, что если он не поспит хотя бы одну минуту, то просто умрет. Он закрыл глаза и провалился. Было сравнительно тихо, если не считать редких разрывов мин, немцы время от времени швыряли их наугад в лес; Трофимов проспал две или три минуты, было именно чувство па­ дения в пустоту, а когда он почувствовал, что скоро конец и пустота кончилась, он сразу проснулся и долго сидел, прислушиваясь к соб­ ственному сердцу оно работало с перебоями, к горлу подступила тошнота. ...Чего ж трупами ямы забивать,— продолжал свое Гребов.—‘По ­ нятно, туго придется... А немец в глубину-то поопасается лезть... Трофимов молчал, все стараясь справиться с собой, тупо ныло про­ стреленное плечо — задело осколком. Гребов говорил что-то еше, но Трофимов уже не слушал; ладно, еще пять минут, может же он позво­ лить себе эти пять минут, прежде чем взять на свою совесть гибель еше нескольких^сотен людей, когда весь ход войны-то уже изменился. Ве­ роятно, отойти в глубину лесов — наиболее целесообразное из всего, что есть. С другой стороны, стоит лесам чуть просохнуть от весеннего обилия воды, и немцы безжалостно подожгут их со всех сторон; разведка уже не раз доносила о таких попытках, правда пока неудачных, весной и в начале лета леса плохо горят. Партизанам опять придется есть траву, гриб, незрелый молочный орех, незрелую ягоду и мучиться кровяным поносом. Начинала чувствоваться предрассветная сырость, плечо ныло силь­ нее. Гребов терпеливо ждал, понимая всю тяжесть решения. — Поверь мне, Анатолий Иванович, нужно отойти, хоть на одни сут- ки^отойти. Д ав ай не по-военному, по-крестьянски рассуждать. Нам лю­ дей надо сохранить, наша самая горячая пора впереди, сам знаешь. Трофимову хотелось спросить, что могут принести в таком случае одни сутки; и прорываться в узком, как горло, месте, обозначенном в схеме, из-за минных полей, казалось ему в эту минуту бессмысленным (не забыть передать о минных полях в Москву — не может, чтобы такая роскошь только ради нас). Дадно, еще пять минут... Еще пять минут — Трофимов уже не видел стоявшего перед ним Гребова; ясно, ведь с т а ­ рые базы теперь уже немцами взорваны, и их, немцев, около трех тысяч в самой глубине лесов; конечно, места в лесу всем хватит,— Трофимов через силу усмехнулся. Гребов беспрерывно курил; связные зло спле­ вывали, жалея махорку. Следовать совету Гребова нельзя, это уж точно...