Сибирские огни, 1966, №12

динга перешли в уверенность. В бешенстве он хватил стеком по черно­ му стеклу, лежащему на его письменном столе, и через минуту жалел о своей вспышке. Черное стекло — редкость в этих местах — так хоро­ шо сочеталось с его чернильным прибором червленого серебра, который он всюду возил за собой. Прибор старинный, достался ему от деда. Стекло на столе заменили простым. Пока будут методично рассматри­ ваться все детали предстоящей операции, он упустит время, а там вверху никто потом не станет разбираться — виноват он или прав в но­ вой неудаче. Весь день Зольдинг не выходил из кабинета, никого к себе не пускал; выпив несколько рюмок коньяку, отчего сразу загорелась кожа на лице, он, с воспаленными злыми глазами, или шагал из угла в угол, или лежал на диване, бессильно проклиная окостеневшую, не рассуждающую машину генерального штаба, равнодушно перемалы­ вающую позорную гибель сотен тысяч на фронтах и запрещающую са­ мостоятельно провести операцию даже местного значения, например, эту. Проклятый педантизм, косность военного мышления, эта страшная централизация всего — гибель, да, но не свобода действия... «Прокля­ тые кретины»,— Зольдинг сжал худые, покрытые редким волосом паль­ цы в кулаки. В предстоящем, крупном наступлении Ржанский парти­ занский район особенно опасен, именно через него идут основные ком­ муникации, нужно расчистить место для свободного маневрирования и перегруппировок. И при успешном наступлении тем более необходимо обезопасить пути снабжения. Русские всю войну учат нас этому и не могут научить, а в случае неудачи, если наступление захлебнется, Рж а н ­ ский партизанский район станет настоящей западней. Нельзя позволить себе роскошц риска. Потом, лично ему, Зольдингу, необходимо разбить Трофимова, обрести, наконец, уверенность — он должен разбить этот миф. Ну, хорошо, они («они» Зольдинг опять жирно подчеркнул) могут затребовать план операции, утвердить или не утвердить его; но до тех пор, пока он не отстранен от командования настоящей операцией, он может сделать по-своему, а победителей не судят. Ему сейчас некогда докапываться, кто из его подчиненных доносит на него, хотя чувство слежки за собой все время ему мешало,— некогда, некогда; завтра, да, завтра кулак придет в движение, и Трофимов получит последний удар в затылок. Запрещенный прием, ну да, у нас не ринг, ради нокдауна стоит. Уже смеркалось, Зольдинг встал, задернул шторы и зажег свет. Осторожно потрогал припухшую, покрасневшую кожу возле ушей, черт бы взял эту аллергию, с которой никак не могут справиться ни врачи, ни организм. Что за болезнь для солдата? Уж лучше триппер, по край­ ней мере, было бы за что страдать. Зольдинг прошелся по кабинету. Да, завтра кулак придет в движение, кстати, разведка еще раз подтвердила показания пленного. Разведчики проникли к самому расположению главных резервов партизан, определили примерное количество людей к состав вооружения, партизаны что-то варили на кострах и пели свои протяжные военные песни. Русские песни Зольдингу нравятся, особенно про Стеньку Разина; в ней есть что-то языческое. Вспомнив о Стеньке Разине, Зольдинг снова вспомнил Скворцова, его широкие ладони с плоскими ногтями. Итак, командовать завтрашней операцией будет он сам, решено. Слишком многого стоит ему Трофимов, чтобы передове­ рить другому, даже решительному и умному фон Лансу; нет, уж теперь пусть Ланс распоряжается здесь за него, а он предпримет небольшую прогулку в лес и попытается не упустить Трофимова, как это случилось год назад.