Сибирские огни, 1966, №12

надо, и угол у сарая осел, и засеять десятинку. Как батрак, с утра до ночи, а ночью Маруська опять же лезет, здоровая баба, в самом соку, слютовалась без мужика. «Э-э, думаю, Дьяков, гут еще похуже, чем концлагерь. Сматывай отсюда ноги, пока цел». Ну и не выдержал: «Что же я тебе, Маруська,— Маруськой ее зовут,— что же я тебе, го­ ворю, раб египетский? Ты с твоей мамашей по какому праву надо мной измываетесь, продохнуть некогда? Д а какой же с меня после такого дня мужик к ночи будет? А? Дура-баба, своей пользы не понимаешь. Нет, говорю, я с этим несогласен». И тут она, братцы, под потолок взвилась. И спасла-то она меня, шелудивого (это я-то шелудивый!), и обмыла, и одела, и в люди вывела... Тебе, говорю, Маруська, под сед­ ло тяжеловоза надо. «Молчи, говорит, дурак, ты мне ноги должон це­ ловать, ты в моем дворе каждую курицу на «вы» должон величать, а не то — вон тебе бог, а вон — порог».— «Ах ты, говорю, сука, ах ты кулач­ ка! Да плевал я на твое хозяйство, мне вон родину надо защищать, а что с тобой переспал пару раз, так это для меня передышка была. Что, съела? Ты, говорю, меня лучше не береди, а давай приготовь само­ гонки да сала, чтобы мы с тобой по-хорошему расстались». И тут я в такую злобу взошел, себя не помню. Как держал в руке топор, так и иду к ней, а она пятится только и повторяет: «Колечка, Колечка, да ты что, Колечка! Д а я ведь только затем, чтобы ты кончил пораньше, завг- ра-то воскресенье, баньку сегодня истоплю... Колечка!..» «Не Колечка, говорю, я тебе, а Николай Петрович, сука, иди сей­ час же мне пол-литра готовь на дорогу, а то и тебя, и твою мамашу з а ­ рублю, мне все одно кого рубить, тебя или Гитлера, вишь как у тебя натура от фашиста поперла... как на дрожжах...» Взвизгнула она, да в сени, я за нею, а там на столе уже четверть,— она, Маруська, самогонку добрую гнала, два стакана — и с ног. «Вот так-то, говорю, а то ишь: курицу на «вы» ей величать, что выдумала. Чтобы потомственный пролетарий батраком стал?» Сижу, пью, она ко мне, как гадюка, ластится, жало спрятала, а ко­ жа рладкая. Баба-то она ничего, ночью хороша. Ну, ластится, и растаял я, дурак, пью да пью, держу ее за плечи... Эх, черт! Ну, говорю, ладно, так и быть, раз просишь, поживу у тебя еще недельку, только чтоб четверть у меня со стола не убиралась. И вот какая зловредная баба оказалась. Перепцл я, значит, с кем не бывает? Ну и забыл все, лезу к ней, а она, сука, что? Дразнит. Да тебе теперь, говорит, надо ложку подвязывать, эх ты, пролетарий! Сопля ты, а не пролетарий! Ну, я на такие слова осерчал и целю ей в лоб, да ведь спьяну-то не попал, в спи­ ну дотянулся, пальцы расшиб. Кость, я вам скажу, у нее. А она меня хвать в охапку и понесла, а я побрыкался, побрыкался, да и заснул. Она меня, стерва, и подсунула под корыто, такое корыто у нее было железное, метра два, как раз я уместился. А сверху кирпичами прида­ вила, чтобы меня, значит, опозорить, а я, пьяный-то, сплю! Меня хоть в нужник с этим корытом... Д а ведь что, сука, выдумала, злобы у ней больше, чем у Гитлера. Вот она рано утром берет кочергу, да по корыту как врежет! «Вставай, говорит, Николай Петрович, потомственный про­ летарий, на физзарядку пора!» Трофимов, беззвучно хохоча, отбросил цигарку и встал, увидев, что от штаба к нему спешит дежурный. Дьяков сразу замолчал, и хохот оборвался, и все глядели в спину Трофимова. — К черту! — сказал один, бросая затрепанные карты.— К черту! Сейчас бы четверть на нашу компанию и кусок сала. А потом бы я вы­ шел из лесу и взорвал любой пост. — А по мне сейчас ничего бы не надо,— вздохнул другой, рябой с 4 Сибирские огни № 12 49