Сибирские огни, 1966, №12

жизни, кроме как носить оружие, он больше никогда не прикоснется к нему и научится чему-нибудь еще. Только мысль о времени, когда он смоет с себя весь пот и копоть и больше не прикоснется к оружию, поддерживала его. Это давало ему силу, там, где ее, казалось, уже не могло быть. И еще его смущала Павла, потому что все началось еще со времени первой их встречи, когда она безобразная, обмороженная, почти полу­ голая сидела перед ним; все, как ни странно, началось уже тогда, и он уже тогда знал, что это будет трудно, и мучительно, и бесполезно. И потом, позже, во время боя, когда он каждую минуту чувствовал своей спиной Павлу и знал, что не погибнет, потому что она рядом, она здесь. Она была одно с ним целое, она вскакивала и падала вместе с ним и перебегала короткими перебежками, и все это молча, с непод­ вижным лицом, на котором жили только одни глаза. Жили восторгом, надеждой, и надежда эта — только он, Трофимов. И как это можно было — сказать все глазами и молчать, молчать, молчать долгие месяцы и делать вид, что он для нее такой же, как все. Стирать ему, как всем, гимнастерки и заношенные портянки и молчать, хотя все между ними сказано во время того боя. Она же знает, что он ее любит, что он забыл жену и помнит только дочь, но почему она так, почему? Взглянув на часы — через несколько минут здесь должны были собраться командиры отрядов,— Трофимов направился к двери: — Выйду на минутку, голова трещит. Буду рядом, только подышу. Часовой у двери вытянулся, приветствуя, Трофимов кивнул и про­ шел в сторону от землянки, сел на вытоптанную траву под березой так, чтобы видеть дверь штабной землянки и часового, и закурил. От край­ ней к нему палатки доносился хохот, и он тоже невольно улыбнулся, встал, подошел ближе. Возле палатки шестеро играли в карты, сидя на земле и поставив посредине ведро вверх дном; увидев Трофимова, они вскочили. Трофимов махнул рукой; «сидите» — и присел рядом на корточки, следя за игрой. Все были ему хорошо знакомы, все из его отряда. Ему не хотелось уходить, хотя он знал, что помешал им. Они лишь вчера сменились с передовых постов и сейчас отдыхали; за глаза его грубовато звали «Трофим» и, ожидая услышать от него что-нибудь новое, притихли. Но ему нечего было сказать им, и он сидел рядом на корточках и следил за игрой. — Твой ход, Велесов. Чего вы тут смеялись? — спросил он у мо­ лодого, лет двадцати пяти, курносого, с широким раздвоенным подбо­ родком парня. Ворот рубахи у него был полурасстегнут, выпирали большие грязные ключицы. — Д а вот, товарищ командир, Дьяков рассказывает, как в плен попал, да как вырвался. Д а как потом к бабе в зятья пристроился, тут недалеко, я это село даже знаю. — А, Дьяков... Как же ты пристроился? — машинально спросил Трофимов, думая о своем. — Он еще толком не рассказал, только про оладьи со сметаной... Партизаны заворочались, придвигаясь ближе, . а Дьяков, весь вес­ нушчатый, вздохнул: — Это она только вначале, для приманки. А потом... Мать у нее — старая ведьма, ноги отнялись, лежит на печи, а все не нажрется. Не успеешь за стол сесть — она тебе уже тыщу дел надумает. А сама такая ласковая, тихонькая. Все «зягек» да «зятек». И горожу1 подправить 1 Г о р о ж у (местн.) изгородь.