Сибирские огни, 1966, №12
палки, слышишь, боюсь, боюсь... Как получилось, но уже все, пони маешь — все, пропал я. — Нас так и так убьют,— сказал Скворцов, подволакивая и уст раивая ловчее больную ногу.— Зачем себя пачкать? Одинаково конец, пытать будут один черт, думаешь, так от пыток уйдешь? Ты крепкий мужик... осталось немного, потерпи! — Все равно, понимаешь, больно, больно... Сил моих нет... Я ж е тебе сказал. Не смей на меня так глядеть! — сказал он внезапно гром ким шепотом.— Слышишь, не смей на меня так глядеть! Ты же знаешь, я был смелым, я не боялся, ты же это знаешь! Скажи, что ты знаешь это, ну, скажи, ну!.. — Они все равно будут бить тебя... Однажды поддался, все равно будут мучить. Возьми себя в руки, слышишь, еще все может случиться, слышишь, может наши... Может, отобьют нас... Понимаешь? Это же война, бывает по-всякому, слышишь? Ваня, выбрось это из головы, слышишь? У тебя же есть мать, отец, слышишь? Скворцов повторял свое бесконечное «слышишь», «понимаешь» и сразу похолодел, поглядев в обезображенное, неподвижное лицо Вере тенникова, на черные потеки от слез. — Ваня...— позвал Скворцов и замолчал; все, все, это — конец, провал плана, мучительно выношенного и такими муками осуществляе мого. Гибель сотен людей, гибель отряда... Сколько еще до рассвета, час, два? Обычно они имеют привычку начинать рано. Неужели конец? Конец, конец, конец... Д а , это война, и все-таки имел ли он право требовать от Ивана то, о чем подумал и от чего все в нем... — Ваня,— позвал он и, не дождавшись ответа, ск а з ал :— Мы ведь знаем, что нас убьют и можем приготовиться, а тех всех перебьют из-за угла, передушат, как котят. Они доверились тебе, Ваня, ты сам вызвал ся идти... И я тебе поверил... Я же за тобой пошел, не хотел сначала, но поверил тебе и сейчас тебе верю. В камере стало тихо. — Ваня, если ты д аж е выживешь, ты не сможешь жить, пони маешь, с этим нельзя будет жить. Я же знаю тебя, Ваня, Ваня, ну что мне для тебя сделать? Ну могу же я что-то сделать для тебя, несмотря на этих выродков, Ваня? Ну, хочешь, я тебе буду рассказывать о гре ках, о русских богатырях? Без конца буду рассказывать, без пере дышки, хочешь? Хороший мой, добрый Ваня. Посмотришь, мы еще одо леем их, сколько было на свете Иванов, все они брали верх. Все, все до одного. И ты такой. В некотором царстве, в некотором государстве..» Ты потерпи, Ваня, потерпи, скрепись, так мне бабушка говорила, скре пись. Ты еще им покажешь, может, будет налет, бомбежка, пони м а еш ь— все возможно, а сейчас полежи тихонько, вот так, Ваня, вот так, полежи — и силы придут. Полежишь, и силы появятся. И я ря дышком с тобой, и все время буду тебе рассказывать без передышки. И Скворцов, гладя твердое, бугристое плечо Веретенникова, гово рил, говорил, вспоминая полузабытые имена древнегреческих богов и былинных витязей, говорил, говорил, боясь остановиться... 4 Он забылся в полусне и очнулся, когда его оторвали от пела руки Крдгера; он, еще не придя в себя, узнал эти руки, с толстыми л адоня ми. Он открыл глаза и увидел в камере троих — Кригера и еще двух
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2