Сибирские огни, 1966, №12

потребностями охотника. Те, кто нарушал это право, подвергались суровым наказа­ ниям. Однако родовое право оказалось бес­ сильным в соревновании с капиталистиче­ ским законом. Пиапон и Полскто, сыновья Баосы, однажды поссорившись, решили жить и охотиться отдельно Общение с русскими переселенцами^и китайскими тор­ говцами многому их научило и вселило уверенность, что можно жить по-другому. Оки узнали вкус хлеба и овощей. Раньше у нанайцев были только собаки, теперь появились коровы и лошади. В романе есть несколько выразитель­ ных портретов русских людей: Илья Колы­ чев и его сын Мигрофан, Митрич Вороши- лин и его сын Григорий, Терентий Салов и Ванька Зайцев. Все это разные, как по своему имущественному положению, так и по жизненным судьбам, люди. Терентий Салов — торговец, хищник. Он встречает на своем пути конкурентов — ки­ тайских купцов. Между ними возникают порой очень острые конфликты, но они находят общий язык, когда обманызают наивных таежных охотников и рыбаков. Митрич Ворошилин — бондарь, человек редкой в этих местах профессии. Она при­ несла ему богатство после того, как на­ найцы научились солить кету впрок. Ходжер верно отмечает, что соседство нанайцев и русских в конечном счете было полезным для тех и других. Русские учи­ лись у нанайцев рыбной ловле и охоте, всем премудростям таежной жизни, а на­ найцы усваивали новые формы хозяйство­ вания и новую технику, более производи­ тельную и удобную. Некоторые переселен­ цы настолько «врастали» в быт, верования и трудовые навыки нанайцев, что те их считали своими. Запоминаются страницы романа, посвященные дружбе нанайцев с русскими, дружбе, рожденной в совместной жизни и борьбе. Очень колоритен в романе сказитель Холгитон, олицетворяющий общинно-родо­ вой строй. Он «знал сотни сказок и легенд, у него были такие длинные сказки, что продолжались подряд несколько вечеров; одни он рассказывал просто, как расска­ зывает любой заурядный сказитель, а дру­ гие напева 1 на разные голоса: и за Мэр- гэна-Батора, и за шаманок, помощниц Мэргэна, и за слуг и служанок, и за дю- ли-покровителя Батора». Любопытно, что этот нанайский пат­ риарх не принимал участия в рыбной лов­ ле: он только готовил еду, заваривал чай. Как все его родичи, Холгитон питался только утром и вечером. Он был медлите­ лен, «чай пил долго, с причмокиванием, с присвистыванием. потом принимался за основную еду и. только ощутив легкое го­ ловокружение, отодвигал остаток еды... А любители сказок с нетерпением ждати и всегда бывали вознаграждаемы за терпе­ ливость. Холгитон рассказывал, пока ве­ ки не смыкались сами, пока язык не начи­ нал плести куролесицу, тогда слушатели будили его окриком «кя!». Проснувшись, он вновь продолжал вести героев за неведо­ мые моря, за неизмерянные земли. Спал он три-четыре часа, просыпался, снова на­ бивал желудок едой и становился на ноги». Сказитель Нярги Холгитон давал волю своему воображению и уносился в мир фантастики. Так рождались богатыри, злые чудища, необычная среда, в которой они жили. Как правило, добрые богатыри по­ беждали злых. Это радовало и ободряло охотников, которым после долгих и утоми­ тельных странствий по тайге, после голода и холода требовалось духовное лекарство, наполняющее их жизнь смыслом, утверж­ дающее морально-этические принципы ро­ дового строя. Холгитон имеет родственников во всех литературах народов Крайнего Севера и Дальнего Востока. Иншда сказители вы­ ступают в обличьи шаманов. Шаманизм — религия общинно-родового строя. По мере того как этот строй разлагался, снижался и затухал культ шамана. В наше время шаманов почти не осталось, многие из них занялись полезным делом, другие стали непременными >частчиками художествен­ ной самолеягельности. Это явление нашло свое отражение и в литературе, В рассказе Рытхэу «Проща­ ние с богами» речь идет о том, как шаман Гаймелькот, наблюдая новую жизнь, после тяжелой внутренней борьбы со своими ста­ рыми представлениями обретает убежде­ ния современного советского человека. Он идет на старое кладбище, выдергивает ри­ туальные жерди с ликами богов и кладет их на болото, где забуксовал трактор. У Ювана Шесталова, писателя народа манси, в повести «Синий ветер каслакия» активно действует бывший шаман Потепка. Прежде наводивший на всех страх, нынче Потепка выступает как умелый актер. Он любимец мансийской детворы. Обращаясь к своему детству, герой по­ вести Ю. Шесталова признается, что, ког­ да его, умирающего, привезли а дом По- тепки, сердце у него затрепетало ог стра­ ха, он боялся и верил в него, а теперь «ребятишки, ростом с маленьких оленя г, смеялись над ним. прыгали вокруг него, корчили ему рожицы и ничуть не боялись его». — Больше я не шаман! Теперь я ар­ тист!— гордо выкрикивает Потепка. Появление шамана, который побеждает в себе старые суеверия и начинает играть новую роль, закономерно. Но и тут для писателя крайне важно сохранить чувство меры. Иначе — можно прийти к идеали­ зации старины, к любованию древними обрядами, к некритическому их восприя­ тию... Бесспорна познавательная ценность ро­ мана Ходжера. Романтическая окраска реалистических картин придает произведе­ нию особую привлекательность. Эпические картины насыщены острой социальностью