Сибирские огни, 1966, №11

—* Двери закрой,— бросил он от двери и вышел, буркнув неразбор­ чиво «спи, ложись». Постояв в дверях у задней двери, послушав, он рыв­ ком и бесшумно выдвинул засов и толчком распахнул дверь. Было вет- ренно, темно, луна всходила после полуночи. Он дождался, пока жена вышла закрыть дверь, и осторожно шагнул в темень двора, сзади жена всхлипнула, и лязгнул засов. Он прошел к углу, подошвы привычно нащупывали малейшую не­ ровность на земле, в сарае шумно вздыхала корова, пережевывая жв ач ­ ку, оттуда несло теплым навозом. Он свернул за угол сарая к стогу и сразу пригнулся от тяжелого удара в затылок; стараясь удержаться в ногах, слепо рванулся в сторону, ничего не видя и не соображая от тяжести в голове. И сразу ему ткну­ лось что-то в губы, и стало душно, на него сверху, с головы, накинули крепкий мешок и стянули на уровне локтей тугой петлей, и тут тяжесть у него в голове уменьшилась, и он сразу понял, что все кончено. Его ку­ да-то вели, и долго; он шел, вслепую спотыкаясь и задыхаясь от пыльно­ го, плотного мешка, и по лицу тек едучий мужичий пот; от ярости, не­ нависти и бессилия у него дрожало в животе; он не слышал ни голосов, ни шагов, если он пробовал приостановиться, его сильно дергали спереди за веревку, туго стянутую вокруг пояса чуть ниже локтей, да еще и подталкивали грубо сзади. Когда его остановили и, связав руки сзади, сдернули с головы ме­ шок, он почти не мог стоять на ногах, он едва не задохся под плотным мешком. Ему выдавили кляп изо рта, кусок туго смотанной мешковины, и тут зажегся какой-то огарок, и он увидел перед собой лицо Митрохина и от неожиданности икнул. Он огляделся, шестеро, сразу сосчитал он, и сра зу понял, что его привели в старый ветряк в версте или чуть больше за деревней; сюда он еще мальчишкой привозил с отцом молоть, но те­ перь все было разбито, и уцелели лишь стены да жернова, и сильно пах­ ло мышами. Полуразбитые мучные лари темнели в стороне как прова­ лы; от ветра, ходившего по старой мельнице, пламя, тоненькое, слабое, все время гнулось. Игнат Жук повернулся всем туловищем к Митрохину; — Июда ты, оказывается, Митрохин, самая настоящая июда. — Хватит,— раздался женский сильный голос, незнакомый Жуку, и из темноты вышагнула высокая и тонкая, в платке.— Игнат Афанасьевич Жук , староста деревни Дубовица, партизанский трибунал за измену Р о ­ дине и за издевательства над советскими людьми, своими земляками, приговорил вас к смерти. Приговор привести в исполнение. Женщина поглядела прямо в глаза Игнату Жуку и отступила опять в темноту. — Не признаю я ваш трибунал,— неожиданно хрипло сказал Жук , шевеля от сырости плечами.— Нету тут правды, ни в чем я не виноват. Жизню свою спасал, вот и пришел из окружения. Не меня, так кого- нибудь еще в старосты поставили. Кого я казнил своими руками или еще что, ну кого? Ты скажи, Митрохин, ты со мной с самого начала.... Чем больше говорил Игнат Жук, тем больше верил сам в свою не­ виновность, а Вера Глушова (это она произнесла приговор) старалась не слышать его голос, ей было тягостно, неприятно, хотя она понимала необходимость такой жестокости, ведь по сути дела она, а никто другой, приговаривает какого-никакого, а человека к смерти, и ничего она об этом человеке не знает сама, а все с чужих слое, а судит лично. Но она чувствует себя вправе судить, возможно, два или три месяца назад такого права у нее не было, а сейчас, когда она оказалась в самой гуще, право у нее есть. Говорить от имени народа можно только из са-