Сибирские огни, 1966, №11
Не зажигая огня, Феня прошла в другую комнату, в горницу, и ско ро на пороге появилась девочка, в больших не по размеру башмаках на босу ногу. «Здравствуй, Люда»,— на ходу поймала ее Павла и притяну л а к себе. — Скажи там Митрохину, мол, дяденька, оттуда пришли к тебе. Девочка привычно кивнула и ушла, а Феня стала завешивать окно, сначала дерюжкой, затем сверху своей шалью и потом заж гла коптилку. Вера увидела перед собой совсем молодую женщину и удивилась, какая у нее большая дочка, и села на лавку у стены, вытягивая натруженные в долгой ходьбе ноги и прислонясь затылко>м к стене. Да , конечно, отец прав по-своему, и Николай прав, но и она права; она уже не может быть прежней ни с отцом, ни с Николаем, и самое главное, сама с собою. В ней что-то переменилось, и ей для внутреннего спокойствия все время нужно что-то делать, все время нужно ощущение того последнего шага, когда от остроты момента все остальное исчезает. Она, конечно, не знала, что для выполнения именно этого задания ее кандидатура особенно дол го обсуждалась в штабе, и только настоятельные требования Батурина послать именно ее в конце концов сделали свое. Но она знала, что з а д а ние трудное, ей об этом прямо заявил Батурин, долго говоривший с ней вначале в присутствии начальника разведки Кузина, затем наедине. Все- таки этот человек ей непонятен, не покидает ощущение, что он энает о каждом значительно больше того, чем дает понять и, обдумывая слож ную, известную только ему одному комбинацию, незаметно руководит расстановкой людей в отряде, оставаясь при этом в стороне. Она как-то однажды прямо его спросила, он, конечно, не ответил, а только засмеял ся, и глаза его оставались цепкими, неподвижными, и с тех пор Вера ча сто ловила на себе его пристальный изучающий взгляд. Почему-то она не стала делиться своими догадками ни с кем в отряде, даже с Роговым, и впервые прямо испытала на себе следствие этого разговора, когда ее однажды вызвали в штаб и Кузин без обиняков спросил ее, желает ли она работать в разведке. И хотя она верно поняла роль Батурина в отря де, ей по-прежнему не нравилась его манера в разговоре неотрывно гля деть в глаза, не нравилась еще привычка неожиданно уводить разговор в сторону, к какому-нибудь не относящемуся к делу пустяку, но потом вдруг оказывалось, что ты уже выболтала то, чего тебе не хотелось вы балтывать никому другому. И когда он вчера после подробного инструк т аж а , уже прощаясь, как бы между прочим заметил, что она интересная женщина и хочет она или не хочет, это всем бросается в глаза, она вски пела и сказала ему какую-то дерзость, но, собираясь на задание, вдруг вспомнила его слова и тот внимательный прищур без тени улыбки, сняла с себя светленькое платье и сапожки, оделась во все темное и даже на шила себе на юбку уродливые заплаты, повязавшись платком низко, по- старушечьи. Вера потерла виски; еще немного, и она бы заснула. Феня собира лась варить суп и наливала в чугун воду, а Павла, откинув платок на плечи, расчесывалась самодельным гребнем. — Совсем замучили, по сто человек на работу гоняют, на эти укреп ления. Сто человек отработают две недели, их назад, а других сто ту да ,— говорила Феня.— Дети тебе не дети, все одно годят,— за проволоку, да харчи свои бери. Я уж раз тоже побывала. Жук-то, собака, совсем оз веревши, ничего не слушает. Наши, говорит, это он про немцев говорит, Сталинград взяли, Волгу перерезали, теперь, мол, советским совсем к а пут, не вернутся. А крепость — против партизан, чтоб их совсем до кон ца додавить* работайте, говорит, бабы, труды ваши за немцем не пропа дут. Послушаешь-то его, и тошно в душе станет — а что да как правда?
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2