Сибирские огни, 1966, №11

Он пошел к своему месту и сел, и признание плотника растопило на­ пряженность и скованность, и уже перед Глушовым стоял низенький, по­ моложе плотника лет на пятнадцать, и, торопясь, помогая себе руками, говорил часто и быстро: трудно было успевать следить за ним. — Р а з уж о грехах, так о грехах разговор. Из Ржанска я, мясник, на колхозном рынке работал. Отец у меня мясником был, и я там же. Братцы ,— гулко ударил он себя в грудь,— братцы, воровал, сукин сын! Привезут тушу, начнешь разделывать, заглядится хо з яин— отхватишь кусвк налево. Помногу не брал, нельзя, поймают, а килограмм, два — так, от баранчика поменьше. Хоть и неправильно, может, а сказать, ду­ маю, надо. Я не злостно воровал, я ж так, для жизни, ну, на бутылку, на жаренку утаивал. — Тише, товарищи, тише,— встал Глушов, предупреждая подняв­ шийся было вслед за мясником шум, чувствуя от установившейся обшей атмосферы доверия желание высказаться самому, ему захотелось в этот момент рассказать о себе, вспомнить тоже какую-то оплошность в жи з­ ни, мечестный поступок, но сразу так быстро ничего не приходило на ум, он постучал карандашом по столу и, стараясь вернуть разговору нуж­ ное направление, быстро оказал: — Товарищи, вы вступаете в партизанский отряд, разговор у нас хороший, дружеский, правильный разговор, но я не только об этих болях говорил. Перед общей нашей бедой все отступает, все бледнеет, если в главном мы с вами... — Подожди, комиссар, какие тебе еще боли у нас могут быть? — на середину землянки вышел худой парень, рябоватый.— Николаев я,— представился он всем и Глушову,— Из Голубковской МТС, по грудной болезни в армию меня не взяли. Весовщиком-учетчиком я раньше рабо­ тал. А немец в полицию сельскую зачислил. Больше ничего не оста­ л о с ь— в лес подался. Против советской власти тут ни у кого нет козыр­ ной. Если б не так, товарищ комиссар, ты бы нас разве тут увидел? Такого, как сейчас, Глушов давно не помнил, может со своих ком­ сомольских лет, он поддался общему тону слитности, и под сердцем ще­ мило, и хотелось говорить необычные, полные высокого смысла слова, и от любви ко всем этим людям, с трудной своей жизнью, от острой боли за них, честно и-бережно хранивших святые святых совести народа в не­ ведомых, запрятанных глубоко и оттого подчас незаметных тайниках — его способность идти только своим национальным и государственным пу­ тем. Как будто забилось глубинное мощное сердце всего народа в десят­ ке самых обыкновенных плотников и весовщиков, сошедшихся под низкие своды землянки со всех концов России. Глушов почувствовал вдруг свою малость перед этой глубинно-цементирующей силой и желание раство­ риться в этой безграничной бессмертной силе, отдать ей всего себя сей­ час, немедленно, без остатка. Рябоватый парень, учетчик из МТС, продолжал говорить, как немцы делили землю и лучшие участки отдавали своим холуям и что все они без­ грешны перед советской властью, и вот тут, нарушая состояние Глушова и разбивая общее настроение слитности, раздался сдержанный, недо­ вольный голос: — Ты за всех, парень, не распинайся. В чужое нутро ты лезть не можешь, зря не говори. К столу, на хорошо освещенное место вышел еще один: с вислыми плечами, до самых глаз заросший густой светлой щетиной; на взгляд ему можно дать и двадцать пять и сорок или больше; шея у него корот­ кая, по-мужски тяжелая. — Вот, комиссар, за всех не ручайся. Вышел, и думаю, говорить