Сибирские огни, 1966, №11

— A-а, опять трофимовский,— узнал его старик Евсей, близко присматриваясь и дыша прямо в лицо прогорклостью старого само­ сада .— Слетаетесь, голубки. Как же вы, горе-вояки, немца прокарау­ лили? — Подожди, батя, значит действительно так плохо? — Плохо... Когда б только плохо. Как слепых кутят передушил не­ мец, говорят, и вырвалось два десятка или три. — Батя, лодка есть? Хоть какая-нибудь? — Лодка, может, и есть, а куда ты на ней отчалишь? На том месте ты, милок, никого не отыщешь. Теперь тебе проводника надо ждать, по­ живешь у меня, рыбку половим бредешком. Днями должен оттуда чело­ век быть, он вчерась пятерых ваших увел. А ты на потолок не полезешь соснуть? Рань-то, бабка харчу наварит, я тебя покличу. Батурину лаз на чердак был знаком, и он, попросив деда Евсея ра з­ будить часов через шесть, залез наверх по скрипучей лесенке, лег на пыльное, прошлогоднее сено и, прислушиваясь к тихому гомону Ржаны, быстро заснул; дед Евсей пожалел будить его в обед и, покрутившись вокруг лаза, сказал своей старухе: — Оно, с какой стороны разуметь. К случаю сон любой пищи первейше. — Ась,— переспросила старуха, выпрастывая маленькое ухо из-под платка, и дед Евсей, забывший о ее глухоте, с досадой помахал рукой: — Первейше, сказываю. A-а, старая долбня, до всего ей дело. Погода устоялась, по вечерам ветер опадал и начиналась жаркая, духовитая от поспевших трав затишь, лист на дереве не пошевелится, рыба не всплескивает, еще не проснулась, и комара не видно, от сухости пережидает до вечерней прохлады в низких и сырых местах. Батурин открыл глаза неожиданно: он услышал голос Трофимова. Так, приснилось? Опять? Кое-где сквозь покоробившуюся дранку пробивался свет, приятный золотистый полумрак стоял на чердаке, темнели пыльные, в паутинах стропила, печная труба, обмазанная красной глиной, особо внушительно выделялась в этом золотистом полумраке; опять послышался голос Тро­ фимова: — Буди его, буди, Елисей Калистратович. Кто же это еще? — Чернявый такой из себя, фамилию не упомню. Он у меня раза три всего и промогнулся, глаза у него такие с бесинкой. В разговоре все тебе их под шкуру норовит запустить, в энтот раз и говорить не стал, сразу на потолок. Дед Евсей, трудно подтаскивая ревматические ноги со ступеньки на ступеньку, влез до дверцы на чердак, распахнул ее и оглянулся: — Не слышно чегось... — Давай , батя, назад, не сплю,— отозвался Батурин и, отряхиваясь пошел к выходу, вытаскивая из волос застрявшие былинки сена. — Батурин! Вот кого, оказывается, бог послал. Долго же ты пропа­ дал ,— Трофимов посторонился: Батурин с половины лестницы спрыгнул, протянул руку и только тут у рубленого забора заметил Глушова, и еше одного, неизвестного, серьезного, в ситцевой рубашке с помятым, з а с а ­ ленным воротником и с автоматом на шее. Он поздоровался молча, не называя себя, и опять присел на корточки у забора. С минуту или боль­ ше молчали, только шаркал больными ногами дед Евсей, перенося с од­ ного угла в другой кучу слежавшейся, прошлогодней соломы, и Батурин вслушивался в эти медленные, отчетливые звуки. — Думал другой кто,— сказал Трофимов,—■Хорошо, наконец, встретились, тут у нас дела без тебя...