Сибирские огни, 1966, №11

в ал а с ь успехам ребят и переживала, махая им вслед, гордилась, если операция кончалась удачно и было мало убитых и раненых, но все глав ­ ное проходило от нее стороной, бои и стычки, диверсии и разведки. Раньше она слушала лекции, вела несложное отцовское хозяйство, хо­ дила в кино — была квартира, садик, семинары, цветы, подруги. А те­ перь ее просто переселили в леса, и она ухаживала за ранеными, пода­ вала им пить, стирала бинты — она не раз, через отца, просила Трофи­ мова, чтобы тот включил ее в оперативную группу, так, интереса ради, но всякий раз получала отказ, она отлично понимала, что это справед­ ливо, женщин в отряде немного, и они незаменимы именно на базе, возле раненых особенно, но легче ге становилось. Только неделю назад, когда отряд фактически разгромили, она на себе узнала войну по-настоя­ щему, ее охватил ужас; тот комочек жизни, каким она была и который принадлежал отряду Трофимова, этим лесам, этой земле, вдруг о к а з а л ­ ся кому-то ненужным, ненавистным, и в ней самой проснулась нена­ висть, она вдруг с удивлением обнаружила, что ей страшно умирать, вокруг умирали каждую минуту, и девочка Оля выстрелила прямо в глаза немцу, и она сама стреляла, подхватив чей-то автомат, хорошо, что ее выучили стрелять и бросать гранаты. Она стреляла от страха, от охватившей ее слепой злобы, она видела отца, и Трофимова, и Почива- на; видела, что они тоже стреляют, она стреляла и шептала: «Вот вам, вот вам, вот вам! Проклятые, проклятые, фрицы, гады, сволочи! Своло­ чи! Сволочи!» Вера поглядела на Рогова — худое незнакомое черное лицо, обо­ стрившийся нос, она не знала его таким, у него белые длинные ресницы, а брови чуть темнее, и уши он давно не мыл, надо заставить сходить вымыться. Господи, как же это происходит, что вначале он захватил душу, а теперь уже в ней самой что-то растет, и она с ужасом просы­ пается по ночам и прислушивается к себе, ка к оно все растет. Она ре­ шила никому не говорить, д аже Николаю, она сама с этим справится, никто не будет знать. Ее мучила перемена, произошедшая в Рогове со дня разгрома отряда, она не давала ей покоя; в нем точно вынули главную пружинку, и эта внезапная покорность, вялость, безразличие в нем, таком большом, сильном и жадном до жизни, отзывалась в ней щемящей жалостью. Она почувствовала вдруг ответственность за него; сейчас от человека требуют, а ничего не прощают, кто, если не она, поддержит именно Рогова. — Коля,— позвала она, стараясь оторвать его от мыслей,— Коля, ну что ты точно не слышишь? — С ышу. ■— Коля, я, кажется , беременна. Рогов рывком сел, она видела, как меняются его глаза, из них ухо­ дил испуг, безразличие, она увидела в них какое-то робкое изумленное оживление. Д а , да, она права, никто, никто, кроме нее, не поможет, и пусть ее судит, осуждает кто угодно. — Давно? ■— Месяца три, я сначала сомневалась... — Ну, а теперь, теперь? — Теперь наверное. —* Как мы его назовем? —* Кого? — Сына. — Тише! Тише, дурачок,— засмеялась она, невольно отдаваясь его радости,— почему сына? А если дочь? — Ну дочь... Верка! — Рогов подполз к ней смешно, не поднимаясь