Сибирские огни, 1966, №11

у него все внутри свело от напряжения, его вину оборвет вот еще одна такая горячая струя, вылетевшая из горла старой винтовки. Рогов от­ крыл затвор. Все пять патронов на месте, пять желтых головок глядели в одном направлении, настороженные, ждущие. Рогов вздрогнул, прислушался. В этот момент он почти оглох, но затем он д аже поежился, это просто опять кричала, ока зывается,’ ку­ кушка, и роились, густо жужжали , большие сизые мухи. Он еще никогда не слышал, чтобы кукушка так кричала! Рогов сел на траву и скинул с правой ноги сапог, размотал пропревшую, остро пахнущую портянку и пошевелил сырыми пальцами ноги. Под криво отросшими ногтями ско­ пилась грязь. Еще раз осмотрел затвор и дослал патрон в ствол. Теперь нужно было встать, вставить истертый срез винтовочного дула в рот и большим пальцем правой ноги освободить мгновенную силу, вложенную в маленький медный патрон. По-другому из старой винтовки было не­ льзя, она была слишком длинна и неудобна. Но какая разница? Проло ­ мит ли тебе затылок изнутри или продавит висок снаружи... Рогов взял свою портянку, успевшую за каких-нибудь несколько минут подсохнуть, стать твердой, словно накрахмаленной, и стал мять ее в пальцах; ему сейчас мешал этот терпкий ж и в о й запах высыхав­ шего пота, и он с каким-то мучительным, злым усилием отшвырнул пор­ тянку прочь и придвинул винтовку ближе. 6 Хватит, хватит,— тихо попросила Вера, отодвигаясь.— Хватит. Зачем ты мне все это хочешь непременно рассказать? Нужно ли вообще рассказывать? Не знаю,— оказал Рогов, лежа и бессмысленно глядя в небо.—* Не знаю. Мой отец был тихий мужичок, никому за всю жизнь не сделал зла. У нас в семье верховодила всем мать. Если на отца находило, раза два на него находило такое, мать пугалась, старалась не показываться ему на глаза. — Благодарю, утешительные сведения. Не смей! прикрикнул на нее Рогов, приподнимаясь на локти, и Вера послушно замолчала; нет, она не могла понять, как относиться к этому человеку за то, что он принес ей, ненавидеть его или любить. О том, что произошло с отрядом, она просто не могла больше думать. Все заслонило огромное, важное, что должно было произойти с нею. То, о чем она вначале подозревала очень смутно, становилось все яснее, она сама уже уверилась, и был один страх — что теперь дальше? Она могла уйти в одну из деревень, ее могли устроить, возможно, так и нуж­ но было сделать, естественнее для беременной женщины, чем непрерыв­ ные переходы, смерти, где люди не принадлежат себе; она не боялась умереть, она устала ждать это, это могло, как теперь она поняла, длить­ ся бесконечно^. Она ловила себя на том, что все эти диверсии, взрывы, да и сама война, сами слова «фашист», «каратель», «немец», «война», «убит», «повешен», «разгромлен» притупились, ужасала сила при­ вычки на войне, д аже гнойные бинты и рваные раны, на которые она уже достаточно насмотрелась, тоже стали просто ее работой, тогда к а к раньше от одного только вида крови ей становилось плохо. Когда отец говорил, напутствуя партизан перед заданием, и каждое его слово ды­ шало скорбью, гневом, страстью, ей казалось, что он привык так вот зажигаться в определенные минуты и тоже считает это привычной ра­ ботой. Она ругала себя за эти мысли и презирала и злилась. Она радо