Сибирские огни, 1966, №11

«Кто это умер?» Ах да, этот парень из Поддубенок, он все не мог простить своей Машке. «Умер?» Д а , умер. Вот в з ял и умер. Совсем про­ сто, взял и умер. Вот уже темно, и под ногами давно чавкает болото, он взял и умер на болоте, и его нужно опустить в воду. — Идти дальше, через полчаса должно быть сухое место. Передали по цепочке команду двигаться дальше, понятно, умирать на болоте нельзя, мертвый должен быть похоронен, а могилу можно вы- рьпь только на сухом месте. Все правильно. У людей неотъемлемым осталось одно, они могут умирать где угодно, д аж е на болоте. Слушай, Оля, подожди, Оля, дай я попаду тебе в шаг. Ты не устала? Так хочется лечь прямо в грязь и больше никуда, никуда, никуда... Оля, ты мне р а с ­ сказывала, что у тебя три сестренки и еще братишка, но все они меньше тебя, и поэтому тебе дали повестку в Германию. Так хочется лечь и больше ничего не делать, понимаешь, ничего, только лежать. — Что ты, Вера? — спрашивает Оля, худенькая, как подросток.—■ Ты о чем? — и Вера чувствует тонкие пальцы Оли, чувствует, как та т р я ­ сет ее за плечи.— Проклятые,— Оля давится слезами ,— проклятые, проклятые, клянусь, я их буду убивать, буду, буду! — У них тоже матери есть, и дети, они тоже кому-то нужны. Никому они не нужны, будь они прокляты, никому они не нужны. Д а что с тобой, Верка? Николай вернется, это ж е такой парень, да он сквозь стену пройдет. Что с тобой, Вера? Господи, у тебя температура, ты вся горишь. Когда мы только остановимся? Ты знаешь, меня хотел схватить такой верзила, я б еж а ла на него, а он д аж е улыбался, губы у него такие большие, он улыбнулся, ты понимаешь, он глядел на меня и улыбался. Я застрелила его в упор, он еще улыбался, а я его застрелила. Он, наверное, хотел сделать со мной такое гадкое что-нибудь, у него это на роже было написано. Противная рожа, с большими губами, на лоб волосы свисли, примокли. — Ты это в первый раз? — Что? — За стрелила, в первый раз? В первый... Господи, я сама не хотела. А потом застрелила, ме­ ня Федя выучил стрелять, а автомат я взяла, к а к из палатки выбралась, не с выхода, а с другого конца поднырнула. Гляжу, а тут уж полно л е ­ жит, а я как жучок ползком, ползком. Господи, к а к я их ненавижу! Что бы он со мной сделал? Я бы кусалась , ничего бы он со мной не сделал. Ты чего молчишь, Верка? Ты не молчи, ногам легче становится, ей-богу, легче. Смотри, легче, в ногу легче идти, д ав ай — раз! два! А Тоську Ветрову у меня на глазах, слышишь, прямо-в живот, господи... Плачь, плачь. Через полчаса мы будем хоронить того из Поддубе­ нок, который все не мог простить свою Машку. Интересно, что сейчас отец? А Трофимов? А П а вл а молодец, гранаты бросает, как мужчина, и стреляет, как мужчина, скупо, редко. Так и хочется лечь и больше не вставать, сильные все-таки мужчины, к а к они. могут идти, да еще т а ­ щить на себе труп. Умершие, говорят, очень тяжелые, куда тяжелее живых. А зачем? Не все ли равно, где его хоронить? Матросов хоронят прямо в море, зашивают в брезент и в воду. — Вера... Не отставай... Ты знаешь, он улыбается, а я ему р-раз... Прямо, прямо в упор... — Тошнит, не могу, о-ой... Вера в з я л а с ь за живот обеими руками и осела, потом з ав алил а с ь на бок, и Оля испуганно присела рядом. Что?