Сибирские огни, 1966, №11
стью iB желудке, пошатываясь, побрел от дерева к дереву. Потом он услышал далекие, тяжелые и редкие взрывы, он скорее д аж е не услышал их, а почувствовал подошвами ног через землю, и в этот же самый мо мент понял: все самое плохое случилось, и теперь он уже ничего не смо жет сделать и ничем не сможет себя оправдать. З а бы в о лошади, все еще приходившей в себя, он пошел все глубже и глубже в лес, в одном направлении, ему нельзя было туда идти, но он шел, ничего не замечая вокруг; в нем осталось жить лишь одно желание, заглушившее все остальное, идти и увидеть все самому, и это тоже больше от него не зависело. 2 Вера Глушова всегда волновалась, если Николай уходил на з а д а ние, а на этот раз она д аж е не заметила и только потом, ночью, обнося раненых водой, осторожно вливая ее маленькими порциями в пересмяг- шие губы, она вспомнила о Николае, ей было н е к о г д а— к а к раз начи налось ее дежурство, с утра до вечера, и ночью она совсем мало спала, за перегородкой храпел и вскрикивал во сне отец, и она, несмотря на усталость, никак не могла заснуть, и тогда ей хотелось, чтобы Николай был рядом, рядом с ним она тотчас засыпала, она не могла себе простить такой зависимости от него, и ненавидела за это и себя, и его. Ей к а з а лось, что делать то, что делают они — в такое время, стыдно, но стыд исчезал, как только Николай ока зывался рядом, он был всегда голоден, и ей всегда казалось , что ему от нее нужно именно э т о , и больше ничего, потому он подчас груб и не может остановиться, и как-то д аж е ей при шлось испытать на себе силу его рук, когда она стала сопротивляться. Потом она плакала , он просил прощения и говорил, что любой из них может погибнуть з автра или на той неделе, или д аж е сегодня к вечеру, и если они любят друг друга, зачем им обкрадывать себя. В его словах она чувствовала правоту, но если ему всегда было с ней хорошо, сама она каждый ра з и с каждым разом все острее начинала чувствовать раздражение , для нее все обрывалось неполным удовлетворением, и она, по неопытности, не знала, что это от чрезмерного нервного истощения, от бессонниц и недоеданий, от молодости Николая, от его нетерпеливо сти, и когда он спрашивал: «Тебе хорошо, Вера?», она всегда неизменно отвечала: — Д а хорошо, почему ты спрашиваешь? Стыдно ведь. — Почему? — удивлялся он, и она думала, к а к он груб, нечуток и эгоистичен; и отец и другие замечали, чго она все худеет, становится раздражительнее, мрачнее. Все в отряде знали, что они живут, теперь и отец знал, и Трофимов и все это уважали , хотя Рогову и завидовали, все называли Николая ее мужем, а отец как-то сказал о партизанской свадьбе, если чуть-чуть отпустит. И она все это поддерживала, а что ей оставалось делать? Одна из шести женщин на несколько сот здоровых, молодых мужчин, ей приходилось их, раненых и больных, обмывать и перебинтовывать, она их жалела, теперь уже по Николаю знала, как им трудно приходится без женщин, и ув аж а л а за сдержанность, с нею они ничего себе не позволяли, кроме шуток, правда, заставлявших ее крас неть и отмахиваться. С ними нужно было поставить себя на определен ное место, и она сделала это, и никогда не боялась; она знала, в ее от сутствие раненые безобразно шутят и рассказывают похабные истории. И правда, к ней никто не приставал, она же относилась ко всем одина ково ровно и внимательно, хотя были люди, которых она выделяла, на
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2