Сибирские огни, 1966, №11

■— Помню,— медленно ответил Рогов, как будто ожидая подвоха. Нет, эта Вера слишком сложна для него, скверно, когда женщина ум­ нее.— Война, -впрочем, не проклятая, а священная. — Нет — проклятая, идиотская, бессмысленная, жалк ая . Люди со­ шли с ума и убивают друг друга как заправские мясники. Иногда мне кажется, что я задыхаюсь. Ты вот говорил о сыне... Зачем мне ребенок, если под такой же нож... Сколько их сейчас, сегодня ночью еще трое •кончились... — Кто? — Зозуля, тот, помнишь, с таким чубом, весь рыжий, как золото. И двое из четвертой роты. Корыто, Маркин, этот все кричал, кричал... — Успокойся, дай корзину, я помогу. Ты просто устала. — Не надо,— сказала она, отодвигая его руку, и пошла, а Рогов стоял, глядел ей вслед и думал, что ей нужен сейчас кусок свежего мя­ са, горячего, свежего, хороший кусок мяса и двадцатичасовой сон, прямо на земле. Он впервые подумал, что э т о— богатство, и то, что он бессилен дать ей это, самое необходимое, приводило его в бешенство, самое последнее паскудство, когда мужчина не может дать женщине необходимое. Он шел, угадывал направление чутьем, безошибочно, и все думал о последнем разговоре с Верой и перед самым рассветом угадал бли­ зость города по своей усталости, а не по каким-либо другим приметам —■ вокруг было все то же темное поле, но скоро он перешел знакомую до­ рогу с окраинами, огородами и садами, пробрался к нужному месту в Стрелецкой слободе — предместье города, названное так еще при Пет­ ре Первом. Здесь в домике старухи татарки, торговавшей на базаре всякой рухлядью, была одна из явок, здесь он пересидит день, отоспит­ ся в яме под сарайчиком, а в ночь уйдет в леса. Он подошел к стапой яблоне, опустился на колени и стал ощупывать землю; он сам почувствовал, как вздрогнули его руки. Старое ведро под яблоней стояло вверх дном — сигнал опасности, запрет оставаться в этом месте д аже минуту, и тогда он как-то сразу почувствовал город и подумал, что отсюда он уже не сможет выбраться, потому что сил боль­ ше не было и трудно д аж е подняться с колен. Ведро стояло вверх дном, и он должен был взять сведения в другом месте, и он знал где, но это значило еще лишних полчаса. Следовательно, жизнь стоит полчаса. Круглая цена — пятачок, бублик. «Умер Дороня, никто — его не хороне; вынесли на улицу — собаки не едят, куры не клюют». Что еще за чушь? Конечно, горшок. А вспомнилось потому, что под рукой старое ведро вверх дном. К черту! Можно выйти за город, перележать в поле, а з автра с вечера все сделать. Но вот ведро, проклятое старое ведро стоит вверх дном. «Идет война священная...» «Встань, Рогов,— приказал он себе.— По стойке смирно». «Раз, два!» Он встал и только теперь заметил, что яблоня цвела одуряюще густо, на износ, ка к любят в пятьдесят. «Старая дура!» — подумал он с неожиданною яростью, сжимая в руке что-то мягкое, кажется гнилуш­ ку. Уже начались те самые полчаса, которые стоят жизни, его ли, дру ­ гой — неважно. Они начались и идут, идут, идут, безостановочно, жестоко, он слышал, как они идут. «Пойду»,— сказал он себе и пошел, в другой конец Стрелецкой слободы, по садам и огородам,— на пухлых грядах с луком, огурцами, горохом оставались его следы, он знал, что они оста­ вались, и перебегал от дерева к дереву, в одном месте на мгновение задержался , нагнулся, ощупью вырвал куст молодого луку и, чуть стряхнув с него землю, сунул в рот. Лук с землей был странен на вкус, но он его ра зж ев ал и проглотил и, пригибаясь, подошел к низкой в р е