Сибирские огни, 1966, №11

Поэтическое видение Н. Савостина — в этих мягких, акварельных тонах, полуто­ нах, нюансах. Его влекут зарисовки, четве­ ростишья или восьмистишья, где соединя­ ются воедино, воспринимаются друг через друга микро- и макромиры, когда, напри­ мер, былинка становится иглой, под кото­ рой должна запеть пластинка — пашня. Предельно простая строка становится ося­ заемым образом («на чебреце жара настое- на»), подсмотренная деталь — маленькой новеллой: Д евчонка с зонтиком и книжкою П асет у озера корову. Иногда, неожиданно, поэт переходит к жесткому мазку. Акварель исчезает. Ти­ шина из задумчивой становится плотно напряженной. В мире остаются только два цвета: красный и черный. На черном поле красные цветы. Н а черном поле. Вокруг тяж елой каменной плиты Н а черном поле. Под ветром вдруг хлеба заш елестят Н а черном поле. И, каж ется, во сне вздохнет солдат Н а черном поле. Здесь происходит то, что может быть только в поэзии: в восьми строчках, четы­ ре из которых повторяются, конкретное поле с памятником вырастает до символа и опять становится просто пашней. Она черна от горя, но, одновременно, черное — это залог силы, надежды, будущего зер­ на. Никому и в голову не придет обвинять автора в том, что у него шелестит хлеб по­ чему-то на черном поле, а заодно там же растут и красные цветы. Никто не станет выяснять, что же это на самом деле: паш­ ня или могила? Это мир, в котором живет поэт, это его чувства, радость и горе. Сим­ вол непростой бесконечности жизни. В лучших стихах поэта лирический ге­ рой как бы растворяется в каждой стро­ ке. Его, казалось бы, нет в стихах, и не­ которые зарисовки выглядят нейтральны­ ми. Но эта нейтральность, оставаясь только внешней, заставляет читателя поверить в то, что он сам, без автора, ощущает п открывает природу через будто бы слу­ чайные детали. Но часто Н. Савостину кажется, что этого недостаточно. Он ставит последнюю точку— декларацию, лирический герой высказывает свое кредо, и сразу же все- стихотворение превращается в иллюстра­ цию к этой самой точке над i. Одно из стихотворений поэта — «Се­ бе»— кончается строчками: Чем больше слово нагружу я. Тем легче поплывет мой с-гих. К сожалению, есть в сборнике «тону­ щие» стихи, где «загрузка» слова мала до небрежности, перерастающей иногда в без­ вкусицу. В сборнике три раздела. И если пер­ вый и третий смыкаются между собой те мой «человек — природа», то второй каж ет­ ся инородным телом. Дело в том, что сю­ жетный стих, на мой взгляд, противопока­ зан поэту. Он кажется написанным другим. Здесь исчезают наблюдательность, живо­ пись, экономность в средствах, сочность натюрморта. Открытия сменяются безли­ костью и даже банально-сентиментальным» назидательными историями (к примеру, «Тебя привлекает витрина»). Но вот поэт отходит от повторения уж е сказанного другими, возвращается к зари­ совке, пейзажу. Пульс его стиха опять на­ полняется, стих опять живет, не переста­ вая удивляться будничному необыкновен ному миру: Я вижу дни, закаты и рассветы... Уходят в космос первые ракеты... Есть ты на свете... Солнце постоянно .т И это просто будни?! Верно, странно?