Сибирские огни, 1966, №11
Деревеньку разбудил выстрел. Сбежался народ. Осмелевший, но все еще бледный, З а х ар к а выбрался из своего по дворья и, потрясая бензопилой, заорал: — Одиннадцатый год, а он — пожалуйста! Под уголовный кодекс лезет. Убивством занимается! Ей-бо, мимо уха картечь мявкнула... — Обманываешь, дядя Захар! — тихим прерывающимся голосом отозвался с тополя Са^востька.— Я поро... порохом стрелял. Когда бы ты не поворотил... тогда... — Слыхали? — завертелся З а х а р к а .— Видали, какой жиган растет? Что я, по своей иньциативе твой тополь пилить наметился? Прораб на ряд дал. Архитектором предусмотрено. Клуб... — А я и прораба... И архитектора!..— заплак ал на тополе Са- востька. Отделилась от толпы горькая полуслепая вдова Маремьяновна. — Детынька ты наша храбрая ,— заголосила старая.— Дедушкину память обороняет... Как для объятия, раскинув руки, двинулась она неверными шагами к тополю. Так с раскинутыми руками и обернулась к народу: — Не будет здесь клуба, люди! Не будет! Другой пяди земли не най дете? Убиенного воина память под корень? Рядом с Маремьяновной в с т ал а Савостькина учительница. Шагнул к ним Илья Стратоныч-летописец. И зароптала, загневалась деревенька. Вырвали вдовы у З ахарки бензопилу, содрали с головы малиновый с пипкой берет, такую трепку задали! — Это тебе не тещина икона! Высыхали на зеленой тополиной груди Савостькины слезы. «Ребячье сердце в неправой обиде что птичий подранок,— впишет потом Стратоныч в свою тетрадку тревожным бессоньем рожденные строчки.— Отчаянным становится оно, неустрашимым. Отвага та чистая, неподкупная. Вспыхнет ею сердечко и так воссияет враз, что сотни дру гих, все изживших, изведавших, до нежданной, до тайной горячей слезы обожгет...» — Слазь, Савостюшка, слазь, голубок !— зв ал а деревенька солдат ского внука. И поплыл он, поплыл, не коснувшись земли, на горячих людских ру ках. От вдовы — к вечной невесте, от вечной невесты опять к вдове, под седые бороды, на хриплые груди солдатских отцов, на жестокие про тезы сельчан-инвалидов, в крепкие, порывистые объятия своей учи тельницы. «Народ мой,— запишет потом в свою тетрадку Стратоныч,— не исцвела твоя память, не изболела боль, не исплаканы слезы о грозных посмертных сибирских ротах. Слышу, слышу братских могил голоса: «Ты прости, отчий дом, отчий край, отчи звезды и солнышко... Ты про сти, мать-Сибирь, что не кажем лица. Не летают от нас самолеты и не ходят от нас поезда...» Небывалое дело, но никто за последнюю неделю не дернул Савость- ку за чубчик, не попросил «горошку». Ребятня стайкой вокруг него обитается. Вот и сейчас: сидит Саво- стька под тополем, строгает тросточку, а с ним неразлучно Колька Тре тьяков, Васька Петелин, Женька Суковых. Новоявленные дружки чего- то таят, чего-то им высказать надо, а как? Начинает Женька Суковых: •— Савось!
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2