Сибирские огни, 1966, №11

бима тяга к такому высокому бродяжниче­ ству. Солнца им в дороге и ясного ве­ терка! И еще думаю вот о чем: история рос­ сийская оставила нам проголосье песен, ко­ торым не перестаем дивиться, города, купо­ ла, священные камни, посадила «крестными» нам великие умы свои, оставила все то, что называем мы взлетами народного гения. Может быть, в будущем так же станут говорить и о Братской ГЭС, о необыкновен­ ной красоте ЛЭП, о древних городах, по­ строенных нами. Никто не будет знать о лэповце Сергее Захарове, техничке Марии Ивановне Куропаткиной, шестидесятилетием человеке Борисе Григорьевиче Зимине, по­ тому что очень немногим удается оставить в истории свою фамилию. Д а они и не пе­ кутся об этом. Но бьет крылом, трепещет, настигает мысль, что обо всех-то, обо всех — министрах, плотниках, монтажни­ ках — все-таки скажут: творение народно­ го гения. Помните, былинный богатырь Микула Селянинович «тяготился тягою к родной земле и все ездил, устраивал ее, чтоб лучше была». Не есть ли и наше непреодолимое влече­ ние к нелегким тропам и маршрутам — та самая тяга, о которой невозможно расска­ зать словами? Тяготимся тягою к родной земле, и все причаливаем к новым берегам. * * * Из Братска, через Усть-Кут и Киренск, я попал в Ербогачен, в столицу Катанги, но не африканской, а сибирской. Над Тунгуской вовсю старалось солнце, на снег нельзя бы­ ло смотреть без темных очков. Тишина, к а­ кая не снилась, праздное любопытство лаек, бревенчатые избы с окнами без форточек — легче переносить пятидесятиградусные мо­ розы. Когда-то здесь останавливался Вячеслав Шишков, до сих пор сохранился дом, прию­ тивший его. Когда-то здесь устраивались ярмарки, на которых купцы обирали про­ стодушных эвенков. Когда-то здесь жили ссыльные революционеры, в конце концов прогнавшие купцов и научившие эвенков но­ вой жизни. Населения в Катанге около шести ты­ сяч, территория — несколько больше Че­ хословацкой республики, и, как поется в песне, «здесь живут оленеводы и рыбачат рыбаки». Если вам вздумается, прилетев в Ербогачен, подстричься, то придется идти по дворам — искать умельца, владеющего машинкой; сфотографироваться и не думай­ те — в Катанге обходятся без штатных фо­ тографов. Справедливости ради, однако, на­ до заметить, что есть и в Ербогачене зачатки современного бытового обслужива­ ния: в каждом дом е— стиральная машина, и раз в неделю включается движок, чтобы можно было затеять стирку самым совре­ менным способом. Катанга — пушной цех нашего государ­ ства. Белка, соболь, горностай, ондатра. С каждым годом добывают их все больше. Правда, в Катангской тайге работает много геологических экспедиций, они что-то ищут и что-то находят, говорят даже, что находки ценны и многообещающи, но в бли­ жайшие двадцать-тридцать лет из-за труд­ нодоступное™ рарона о разработке место­ рождений не может быть и речи. Так что — охота, охота и еще раз охота! — главный смысл тамошней жизни. Поначалу мне показалась она сугубо провинциальной, текущей столь же нетороп­ ливо, как при замедленных киносъемках, когда можно разглядеть мельчайшие дета­ ли. И люди, молчаливые, обстоятельные, то­ же поначалу показались застывшими в этой глухомани, совершенно не подвластными бешеному ритму сегодняшних Брагсков, Же- лезногорсков, Байкальсков. Но только поначалу... Товарищ Ходаковская Было очень тихо. Холодная луна высоко поднялась над тайгой, над Тунгуской, над всеми кочевьями и городами мира. Было так тихо, что слышалось, как стучит в вис­ ках кровь. Я шел по этой тишине, и лунная ясность не давала покоя. Я вспоминал все, что ког­ да-либо волновало меня. Куда-то шла дорога по ночному ельни­ ку. Шла, шла, и незаметно попал я на ста­ дион, где блестела от инея трава и можно было читать книжки — такой свет стоял между небом и землей. Никто на планете, наверное, не подо­ зревал, какая луна взошла над Тунгуской. Вдруг стало ясно, что жизнь исчисляется миллионами лет, и подумалось, что можно быть свидетелем многих событий, не уча­ ствуя в них. Я вспомнил про пана Ходаковского, гор­ дого, сероглазого и вспыльчивого. Он ча­ сто теребил русые, не очень обильные усы и сердился: —■Что это за жизнь, я вас спрашиваю, пане? Это низость, когда я кланяюсь за ку­ сок хлеба и ломаю шапку перед паном Род- зинским. Пан Ходаковский дождался осенней но­ чи, когда ветлы со свистом плескались на ветру, вышел из старой хаты и сел на обо­ чине проселка, прямо в сырую траву. Хле­ сткий дождь мешался с молниями, и тихо текли часы. Наконец пан Ходаковский увидел, как из дождя выехала тройка. В карете сидел пан Родзинский, дремавший после бала. Наш гордый и бедный поляк подошел к ка­ рете и сказал: — Простите, пан Родзинский, что при­ шлось остановить вас. Но скажите, почему вы ездите на тройке, а я мокну под дождем? Мне это кажется странным. Пан Родзинский ответил холодно и над­ менно: